Зал, в котором проходил ужин, был элегантен, изыскан и лишен даже намека на вульгарность. Стены изумительного розово-желтого цвета обрамляли панели, на удивление успешно сочетающие черты чопорного викторианского стиля и изящного ар-деко. На круглых столах, покрытых белыми шелковыми скатертями, мерцали хрусталь, серебро и обрамленный серебром фарфор.
Места можно было выбирать самим, и мы с Джилом сели вместе с мистером и миссис Хэмильтон – они расположились слева от меня – и Эммелиной и Рупертом, которые разместились справа от Джила. Эммелина демонстрировала все признаки безумной влюбленности. Горящие глаза следовали за Рупертом по пятам. При любой возможности она дотрагивалась до него, терлась плечом, стискивала руку и явно гордилась тем, что такой красивый и очаровательный мужчина принадлежит ей. Я-то хорошо знала симптомы болезни, что зовется любовью.
Руперт был очень внимателен к невесте. Он улыбался, шептал ей что-то на ушко, однако в нем ощущалось какое-то беспокойство. Казалось, на него что-то давило, будто мыслями он был не здесь. И я задумалась о том, насколько глубоки его чувства к Эммелине.
– Чудесный вечер, не правда ли? – негромко сказала сидевшая рядом со мной Лариса Хэмильтон.
Я согласилась. Ее светло-голубое платье с гофрированными рукавами и низом было очаровательно, о чем она от меня и услышала.
– Спасибо. Его выбирал Нельсон. – Лариса разгладила платье на коленях. – У него очень точный глаз.
Это-то я уже заметила. В настоящий момент он положил этот свой глаз на Анну Роджерс, которая как раз вплыла в столовую в вышитом бусами сиреневом платье длины, пригодной лишь для того, чтобы избежать полного скандала. Мистер Роджерс шел следом, вроде бы не замечая эффекта, производимого его женой на присутствующих джентльменов.
– Симпатичная компания подобралась, правда, Руперт? – спросил Хэмильтон, когда Роджерсы уселись за стол, и достал из кармана сигареты.
– В самом деле, – согласился Руперт, протянув Хэмильтону зажигалку, и обратился к Эммелине, достаточно громко, чтобы его услышала половина стола: – Хотя было бы еще симпатичнее остаться наедине. Не могу дождаться, когда мы сможем ездить одни.
Эммелина вспыхнула и улыбнулась, а Джил несколько напрягся. Он старался это скрыть, но было совершенно очевидно, что выбор сестры ему очень не по душе.
– Нельсон любит голубой цвет, а мне нравится тон вашего платья, – неожиданно возобновила миссис Хэмильтон разговор, прервавшийся некоторое время назад.
– Да, вы выглядите потрясающе, миссис Эймс.
Это был Лайонел Блейк, занявший место за соседним столом.
– Спасибо вам обоим. И пожалуйста, зовите меня Эймори. Обращаюсь ко всем.
– Эйн-Мери, какое необычное имя, – протянула Вероника Картер, сидевшая наискосок от нашего стола и смотревшая на меня сквозь дым сигареты, которая небрежно свисала между ее пальцами.
Она впервые обратилась ко мне с начала ужина, и в сочетании с насмешливым тоном мое неправильно произнесенное имя создавало впечатление, что она вовсе не ослышалась.
– Эймори, – поправил Джил.
Вероника ничего не ответила, и ее изящное лицо снова исказила угрюмая гримаса.
– Эймори Эймс, – повторила миссис Хэмильтон. – Удивительное имя. Очень мелодичное. Какая удача, что фамилия вашего мужа так подходит к вашему имени.
Я хотела было ответить ей длинной историей, но передумала и просто поблагодарила:
– Спасибо.
Дело в том, что, строго говоря, я не брала фамилию Майло. Я урожденная Эймори Эймс. Когда я познакомилась с Майло Эймсом, который вовсе не был мне никаким родственником, это совпадение его крайне забавляло. Мы поженились, и я будто застряла в чистилище, нося уже не вполне собственное имя и все-таки не до конца мужнино. Странным образом это обстоятельство было типично для наших отношений в целом.
Ужин был великолепным: легкий суп, отлично сваренный морской язык, жареная баранина под мятным соусом, свежий салат, за которыми последовали таявший во рту пудинг, сыр, крекеры и сладкий ароматный кофе. Разговор был легким, необязательным, приятным. Затем компания начала разбиваться на пары для танцев.
Подобно многим престижным отелям Лондона, «Брайтуэлл» нанимал на лето оркестр. Когда он затянул начальную мелодию «Я весь твой», Джил встал и протянул руку:
– Потанцуем, Эймори?
– С удовольствием.
Он вывел меня на танцплощадку. Прежде чем принять исходную позицию, прежде чем наши тела соприкоснулись, мы оба помедлили. Ненадолго память перенесла меня в тот вечер, когда мы танцевали с ним в последний раз – на нашей помолвке. Я была так влюблена тогда, так уверена в будущем. Как же глупа юность, сколько в ней уверенности и блаженного неведения.
Оркестр в самом деле был очень хорош, музыка плавно плыла по залу, слова именно этой песни особенно подходили к случаю. Мы с Джилом не разговаривали, а просто танцевали, погрузившись в воспоминания. Я чувствовала себя необычно счастливой, чего со мной не случалось уже долгое время. Когда танец закончился, мы оба сделали шаг назад, лишь один шаг, продолжая смотреть друг другу в глаза.
– Эймори… – начал Джил.
– Не возражаешь, старина?
К нам неторопливо подошел Руперт Хоу. Вопросительно приподняв брови, он протянул мне руку. Джил с заметным раздражением во взгляде отступил, а я, приняв руку Руперта, позволила себе оказаться в его объятиях. Опять заиграла музыка, и к микрофону подошел певец. Как ни неприятно мне было признавать это, Руперт танцевал превосходно.
– Замечательная музыка, – заметила я, чтобы прервать молчание.
– Конечно, не Генри Холл со своим оркестром, но сойдет, – ответил Руперт. – Во всяком случае, можно танцевать. Я заметил, как на вас смотрят мужчины, миссис Эймс. Вы сегодня будете нарасхват.
– Не вижу для этого оснований, – не поддалась я на его лесть. – Здесь столько женщин, богатый выбор.
Руперт коротко рассмеялся.
– Только с ними такая тоска, с большинством. Исключая вас, разумеется. – Руперт любезно улыбнулся. – Роджерс воображает себя звездой общества, но ее лучшие годы уже позади, а Хэмильтон просто серая мышь, надолго не зацепит. Вероника Картер далеко не так прекрасна, как думает о себе, а Оливия… Ну, скажем, мы с Оливией уже не так хорошо понимаем друг друга, как раньше.
Как деликатно, подумала я с раздражением. Если у них с Оливией было прошлое, жестоко с его стороны хвастаться этим, особенно в данной ситуации. Я посмотрела на Оливию Хендерсон, которая сидела за нашим столом и почти весь вечер молчала. Конечно, я плохо ее знала, но мне показалось, она чем-то угнетена. Возможно, не смогла забыть нежные чувства так же легко, как Руперт.
– А ваша прекрасная невеста? – поинтересовалась я.
Что-то на секунду вспыхнуло в глазах моего партнера, он будто на мгновение забыл об Эммелине. Затем Руперт улыбнулся, и я удивилась теплоте этой улыбки.
– Само собой разумеется, я обожаю Эммелину.
– Правда? – Я старалась говорить легко. – Впрочем, у меня не было в этом никаких сомнений. Очаровательная девушка.
– Просто прелестная, – подхватил Руперт. Моя шпилька не произвела на него ни малейшего впечатления. – Как мило, что вы цените те же