Уже смеркалось, когда в огород пришел Коля. Мужчина понимал свою вину, он и сам не верил в способность жены на такую подлость, но на разговоре настаивала мать и он согласился.
— Лида, — сказал он тихо, — прости меня. Пойдем домой, я уже чайник вскипятил и картошки пожарил, — он поднял жену на руки, — прости меня, — тихо прошептал на ухо, — больше такого не повторится.
Лида не спала всю ночь, говорить о будущем ребенке уже не хотелось. Решила сказать потом, когда боль немного уляжется.
В трудный момент, когда нам очень плохо и душа рвется на части, мы обращаемся к самому близкому и родному человеку — к матери. Только мать всегда выслушает, поймет, простит и даст совет. В первый же выходной, Лида поехала в родную деревню. Мать, видимо чувствовала, что у дочери проблемы через край переливаются. Не верила, что Лида способна на измену, понимала, что клевета это все. Каждый вечер они с отцом думали, как защитить дочь, как уберечь, чем помочь?
В тот день отец уехал на покос. Лида с матерью посидели, почаевничали, поговорили обо всем. Рассказала Лида все, что на душе накопилось, все обиды, наговоры, свалившиеся на нее в последнее время. Просила у матери прощения, что не послушала ее и со свадьбой поторопилась. Послушала мать о бедах дочери, подумала и принесла ей маленькую медно — литую икону.
— Это очень старинная икона, — начала она, — много лет она хранится в нашем роду. Большой силой обладает от недругов и от смерти. Когда Наполеон пришел на Россию, далекий прапрадед воевать пошел и икону с собой взял, вернулся живой и невредимый, несмотря на то, что на самом Бородино был. В Первую мировую забрали моего прадеда, его икона опять спасла, весь полк положили, кто живой остался, кого в плен взяли, а он сумел в яме схорониться. В Великую Отечественную дед с иконой фашистов бить пошел, всю войну прошел до самого Берлина, и ни разу его пуля не задела, домой вернулся целый и невредимый. Сейчас эту икону тебе передаю, ты возьми и дома припрячь, чтобы никто не видел. Не любит она, когда ее показывают — сила иконы в таинстве.
Лида взяла икону в руки. Небольшая и тяжелая, с едва заметными следами старинной эмали на медной поверхности рисунка. Странно, металл не холодил пальцы, а, как будто, согревал их. Дочь посмотрела на мать и не знала что делать, разве икона сможет в чем-то помочь? Но всю жизнь родителям доверяла и понимала, что мать только добра желает.
— Хорошо, мама, — проговорила она, проводя пальцами по отлитому изображению святых, — спасибо тебе.
— Не помню уже, кто на ней изображен, — мать завернула икону в старый вышитый платочек, — она поможет тебе и в трудный час защитит. Этот платочек вышивала бабушка моей бабушки, в нем и храни икону. Вижу я, что вокруг тебя худое творится. Может, домой вернешься? И сама не пропадешь, и ребенка вырастим.
— Нет, — Лида решила не сдаваться, — попытаюсь семью сохранить, что бы отец у дочери был. В нашей семье мы же дружно живем, и тебя, и отца любим. Я тоже хочу крепкую семью иметь, в любви и согласии жить.
— Дай Бог, — напутствовала мать, — дай Бог. А икону припрячь, что бы, никто не нашел. Она поможет.
Долго еще говорили мать с дочерью, уехала Лида с иконой, легким сердцем, и надеждой на лучшее.
Вроде бы наладилось счастье в семье, солнце осветило их путь своим лучиком: молодые любили друг друга, ждали прибавления семейства. Однажды ночью, когда Лида уже находилась в декретном отпуске, она проснулась от странного звука, у них открылась и закрылась входная дверь. «Кто к нам может прийти в полночь? — подумала она, — может Коля не закрыл дверь на ключ, и ее открыло ветром?». Муж спал, Лида не стала его будить (ему утром на работу), а накинув халатик, прошла на кухню. Она никогда не забудет ту минуту, когда в полумраке света от фонаря за окном, увидела на кухонном столе маленького человечка. Седой дедок, с длинной бородой, в синем старом кафтане, подпоясанном обычной веревкой, заглядывал во все кастрюли и тарелки, бесцеремонно гремя крышками и ложками. От ужаса происходящего, Лида не могла слова сказать, а дедок продолжал греметь посудой, иногда искоса поглядывая на молодую беременную женщину. Когда он проверил все шкафы и кастрюли, то усевшись на край стола у окна, постучал длинными крючковатыми пальцами по столу.
— Почаевничаем? — вдруг спросил он, тихим скрипучим голосом.
Лида как во сне включила электрический чайник, поставила на стол кружки, коробку пакетиков чая и вазочку с печеньем. Разложив пакетики с чаем в кружки, она налила кипяток. Одну кружку поставила деду, другую себе.
— Я сушки люблю, с медом, — проговорил дедок.
Не совсем осознавая, что делает, Лида достала из холодильника пиалу с медом, а из шкафа пакет с сушками. Высыпав сушки в вазочку с печеньем, она поставила перед дедком мед, а сама села по другую сторону стола. Странный ночной гость каждую сушку макал в мед и запивал чаем, причмокивая. Лида к своей кружке даже не притрагивалась, она сидела как каменное изваяние и не могла даже слова сказать. Дедок съел все сушки, вымакал мед в пиале, вытер губы своей бородой и посмотрел на Лиду.
— Добрая ты и дочек родишь, жалко тебя, — он помолчал и жестким голосом добавил, — «Худо» тебя ждет, страшное «Худо». Полностью помочь не смогу, но защитить тебя постараюсь, хотя силен Серафим». Он пошарил глазами по кухне. «Силы мне нужны, каждый четверг оставляй мне сушки с медом, вон там, — он показал на угол стены, за трубой отопительного котла».
— А как я их туда положу? — Лида даже вздрогнула, когда услышала свой голос, казалось, это говорила не она, а