— Спасибо, — сказал Сашка, направляясь вслед за другом.
— Если что, подходите еще, не обижу.
Петр посмеялся и, докурив сигарету до половины, забычковал. Однако его отвлекли. Что он там про БТР?.. Нет, уже не удастся, сбили. Вот гады!
По руке разливался сладкий зуд. Руке было приятно — она сделала что-то привычное, то, что умела делать лучше всего, и теперь, как служебная псина, ожидала поощрения.
Поездки верхом на броневике и поставленный удар. И уверенность в том, что накачанный лакей у железной двери — это не проблема. Но вот за дверью — что за ней? А вдруг пост? Тогда заложники, человек пять. Потребовать документы, оружие, машину и беспрепятственный проезд... куда? И на кого паспорт выписывать — на «Петруху»?
Он надорвал оконный утеплитель и сунул окурок в щель между рамами. Хоть это в мозгах удержится? Через коридор было слышно, как загремели тарелки, и Петр, прополоскав рот, поперся за утренней овсянкой.
— Еремин, после завтрака — в комнату отдыха, к тебе тут пришли, — объявил Ку-клукс-клан, заталкивая в столовую низкую тележку.
Половина больных оторвалась от трапезы и уставилась на Петра.
— Чего спишь? — бросил Ренат. — Это тебя. Петр отодвинул кашу и, проглотив ячменный напиток, встал из-за стола.
— Лекарство не забудь, — предупредил санитар. Запивать было нечем, и Петр хотел оставить таблетки на потом, но Ку-клукс-клан преградил ему дорогу и строго произнес:
— При мне. Чтоб я видел.
Петр закинул «колесики» в рот и с хрустом разжевал.
— Молодец, — нехорошо улыбнулся санитар. — Теперь свободен.
— Ты покажи ему, где комната отдыха, — попросил Ренат. — Он же забывает.
— Сам найдет, если захочет, — осклабился тот. — По запаху.
Петр тяжело посмотрел на санитара, но не ответил. Рано.
— Здравствуй, Петенька, — промолвила какая-то серая женщина с большой хозяйственной сумкой. — Я тебе пирожков принесла. И курочку.
— Здравствуйте, — сказал он и увидел, что лицо женщины потемнело еще больше. — Вы чем-то расстроены?
— Нет, нет, что ты. У нас все хорошо. Ну, как ты здесь?
— Мы знакомы?
— Петенька, я Люба, — трагически произнесла она и, вздохнув, добавила: — Твоя жена.
Вот так номер. Он откровенно рассмотрел посетительницу — невзрачная, изможденная. Волосы неухоженные, с сединой. Морщинки. Маленькие, сухие — по всему лицу. Да она ему в матери годится!
— Жена, — повторила незнакомка. — Люба... Кирюшку тоже не помнишь? — без особой надежды спросила она.
— А кто это? Брат?
Люба достала платочек и приложила его к носу. Неуверенно погладила Петра по руке.
— Кушаешь нормально?
— Нормально, — отмахнулся он и, чтобы хоть чем-то ее порадовать, сказал: — Как дома? Что новенького?
— Да что... А! Кирюшка документы подал. В августе экзамены.
— Куда?
— В приборостроительный какой-то. Я не слежу. Пока с работы вернешься, пока приготовишь... Там зато кафедра военная есть. Бронь.
Петр встрепенулся, но разговор был о другой броне, совсем не о той, с которой он, не удержавшись при торможении...
Дальше — черная вата.
— Люба?
— Да?
— Ты прости, но... посмотри на меня. Нет, посмотри внимательно. Я точно тот, за кого ты меня. принимаешь? Ты в этом уверена?
Женщина коротко взглянула ему в глаза и разрыдалась.
— Ты, Петенька, ты. Я Валентину Матвеичу фотографии принесла, он так велел. Он сказал, это тебе поможет. Там дача наша и мы с тобой на качелях. Ты их сам сварил. А Кирюшка красил. Помнишь?
— Помню! — неожиданно воскликнул Петр. Вскочив на ноги, он дошел до телевизора в углу и круто развернулся. — Правда помню!
Люба широко раскрыла рот и вновь залилась слезами. Полезла обниматься.
«Вот это уже лишнее», — подумал Петр.
Да, теперь он вспомнил — ту фотографию, которую ему совал тип с козлиной бородкой. Вспомнил себя на снимке. И домик, и грядки, и качели, и незнакомую бабу рядом с собой. Хорошо обрабатывают, не торопятся.
— Сколько я уже здесь?
— Месяц, Петенька. С середины мая.
— Кем я хоть был, пока не...
— Валентин Матвеич не велел, — ответила Люба. — Надо постепенно. Он знает, как надо, а я чего... Я испорчу только.
— А работал я где? Или это тоже секрет? — начал выходить из себя Петр.
— Да где... по экспедициям... ну, это когда еще было... А потом — где придется. Сначала на фирме, потом на складе, потом подрабатывал. Таксистом тоже... Да много чего. Ты ведь у меня на все руки. Только добрый очень, возразить никогда не можешь, обидеть боишься.
— Люба, мне бы что-нибудь конкретное.
— Конкретное Валентин Матвеич не велел.
— А что велел? — окончательно разозлился он. — Пирогами кормить?
— Да, пирогами, — смиренно ответила женщина — Чтоб ел домашнее и возвращался. Мысленно.
«Сложную легенду стряпают, — понял Петр. — Куда мне, больному, если ее и здоровая запомнить не в состоянии».
— Как у тебя с деньгами? — спросил он.
— С деньгами?..
— Что ты все переспрашиваешь? — взбесился Петр. — Я что, не по-русски говорю?
— Денег хватает, хватает, — мелко закивала Люба.
— Дай мне немножко. Рублей триста или лучше пятьсот.
— Пятьсот? — оторопела она и, встретившись с ним глазами, забубнила: — Я как-то не рассчитывала. Дома. Дома деньги. У меня с собой почти... А зачем тебе, Петенька?
— Давай, сколько есть.
— Вот. — Люба жалко улыбнулась и протянула две десятки. — Еще мелочь, но это...
— Мелочь не надо. Ладно, пора мне. — Петр хлопнул себя по коленям. — Кирюше привет и ни пуха. И все остальным — тоже. Привет.
— А курочку, Петенька! — воскликнула женщина.
В ее голосе было столько драматизма, что Петр, не выдержав, расхохотался.
Проходя мимо Ку-клукс-клана, он на всякий случай спрятал купюры в карман, однако стоило подыскать место более надежное, чем казенные портки.
Зайдя в палату, он поразился той пустоте, которая его окружала. Шесть коек с панцирной сеткой. О матрасах нечего и думать — это баналыцина, любой санитар первым делом лезет именно туда. Шесть ободранных стульев — можно сунуть деньги под обивку. Хороший подарок симулянтам. Остается тумбочка — у каждого она своя, да и щелей там должно быть предостаточно.
Петр отворил скрипучую дверцу и, присев, заглянул внутрь. На верхней полке валялась мятая фольга, твердые, как абразив, крошки и совершенно ненужная алюминиевая ложечка. Ничего другого он и не ожидал. На нижней полке, то есть попросту на дне, лежали чистые носки и пугающе толстая книга — похоже, это все его личные вещи. Что-то не густо.
"Прямо «Война и мир», — брезгливо подумал Петр, запуская руку за томом. Книга оказалась геологическим справочником. На хрена?
Между страницами «332» и «ЗЗЗ» покоилось несколько зеленоватых купюр. Петр пересчитал — шестьдесят рублей. Откуда?
В палату, покачиваясь на спичечных ногах, вплыл старик.
— Полонезов! — окликнул его Петр. Ноль внимания. Старик дотащился до постели и, утрамбовав подушку, водрузил на нее шахматную доску.
— Э-э... как тебя... Гарри!
— Чего? — встрепенулся гроссмейстер.
— Чья это книжка?
— Твоя, — ответил тот, пересаживаясь на место черных.
— А больше ее никто не читал?
— Кому надо? Там, по-моему, одни таблицы. Не отвлекай.
Шестьдесят рубликов. Это значит, он уже стрелял — три раза по двадцатке или шесть