Я заорал что было сил, едва не выплюнув гортань:
— Мра-а-а-азь!
Удар повторился, а через пару секунд последовал ещё один, но этот был нанесён плетью с крючьями, которые глубоко впились в тело, вырвав клочья мяса и кожи. Я опять заорал от боли, проклиная всех вокруг и яростно желая вцепиться в глотку своего невидимого обидчика, который молча бил меня то кнутом, то плетью. И мой гнев нарастал с каждым ударом. Он полностью захватил мой разум, напрочь смыв человеческий рассудок. Я плевался и рычал точно зверь. По-моему, даже лаял и хохотал как безумный. Меня снедало жгучее желание во что бы то ни стало отомстить этим тварям. Оно билось в моей груди, едва не прорывая её как острый клинок. А потом, на самом пике эмоций, что-то проклюнулось в центре моего солнечного сплетения. Там будто появилось крохотное солнышко: совсем маленькое — со спичечную головку. Оно робко стало согревать меня, испуская лучи, которые потянулись к низу живота, ногам, рукам, шее…
Лучи чувствовались вполне явственно, словно под моей кожей гуляли струи жидкого, едва тёплого, огня. Я от изумления даже перестал орать — хотя этому в немалой степени поспособствовало ещё то, что меня больше не били.
Невидимый мучитель успокоился, чем заставил меня злобно исторгнуть:
— Быстро ты спекся… кхем… Я твою бабу шпилил гораздо дольше. Тебе ещё повезло, что я не люблю что-то глубокое. По этой причине и не стал её дожимать… Кхак… Ты меня слышишь, урод?
Тот не ответил, а в следующее мгновение я ощутил, как в моей груди что-то мощно полыхнуло, погасив свет сознания.
Глава 3
Находясь в полубессознательном состоянии, я в какой-то момент открыл глаза и увидел дощатый потолок, с которого свисали лампы в жестяных абажурах. Я глядел на них всего пару мгновений, а затем снова наступила темнота. Но вскоре её сменили фасеточные глаза какого-то человекоподобного чудовища. Благо, что существо смотрело на меня всего пару мгновений, а потом я опять канул в пучину благословенного мрака. В нём оказалось так спокойно и уютно. Я словно был ребёнком, который лежал на руках у любящей матери. Тем противнее были два приглушённых голоса, которые начали терзать мои барабанные перепонки.
— Мда, — скептически изрёк мужской голос, который мог бы принадлежать старику. — Так себе экземпляр.
— Ничего ты не понимаешь, — проронил другой человек живым уверенным тенором.
— А если это всё-таки не он?
— Тогда мы просто потратим немного времени и усилий твоих агентов.
— Моих? — возмутился невидимый собеседник.
— Ага, твоих. Я возьму их взаймы, — весело заметил мужчина, после чего нравоучительно добавил: — И вообще, как завещал Оскар Уальд надо занимать у пессимистов. Они не ждут, что им вернут долги. А ты ещё тот пессимист.
— Я не пессимист, а много знающий оптимист, — проронил жадина, а затем со вздохом сказал: — Ладно, можешь на меня рассчитывать. Но ты затеял очень опасную игру. Если он тот за кого мы его принимаем, то нам лучше не вмешиваться в его судьбу.
— А мы очень осторожненько: тут намёк, там слушок…
— А если другие прознают?
— Ты поменьше болтай и никто ничего не узнает. На вот возьми печеньку. Займи рот, — проговорил неизвестный человек и чем-то аппетитно захрустел.
— Нет, не надо. И ты бы тоже лучше отказался от сладкого, а то в последнее время слишком много его ешь.
— Мой дед прожил до ста пяти лет, — назидательно произнёс сладкоежка.
— Ты думаешь, это потому что он ел сладкое? — скептически изрёк другой.
— Нет. Это потому что он не лез в чужие дела, — весело протараторил мужчина.
— Смешно. Клянусь усами и хвостом, — кисло сказал собеседник и вдруг обеспокоенно добавил: — Нам надо поторапливаться, ведь скоро битва с амазонками.
— Не переживай. Амазонки всегда опаздывают к началу сражения, — со смешком проронил любитель сладкого. — Но ты прав. Пора валить отсюда.
В этот миг я застонал и с трудом разлепил веки. Вокруг меня была уже опостылевшая камера, в которой находился лишь ночной мрак. Я вяло похлопал глазами, а затем закрыл их, погрузившись в сон, справедливо посчитав все видения и разговоры плодом воображения. И мне ещё повезло, что не пригрезилась моя бывшая девушка. Она без косметики весьма страшна собой. Увидь я её сейчас, а то явно надул бы в штаны. А так — вроде бы сухой.
Ну а полностью сознание вернулось ко мне как-то рывком. Вот я плаваю в темноте, а затем вдруг ощущаю солнечный луч, упорно припекающий закрытые веки, и чувствую мелкие камни под щекой. И больше я ничего не чувствовал, — то есть привычной боли не было. Я настолько охренел, что широко распахнул глаза, полный надежды, что путешествие в другой мир было лишь страшным сном, но меня ждало жестокое разочарование. Я находился всё в той же камере. Но кое-что всё-таки изменилось. На моём теле не обнаружилось никаких следов избиений! Даже сломанный палец оказался в добром здравии! А кожа на ногах стала девственно розовой, как у младенца. И на пальцах появились ногти. Они были значительно меньше тех, к которым я привык, но всё же это лучше, чем ничего.
Просто охренеть! Меня вылечили! Я впал в лёгкий ступор, осознавая то, что на меня были потрачены серьёзные медицинские ресурсы, да ещё такие ресурсы, которые по уровню развития превышают отечественные, а может и мировые. Этот мир удивлял меня всё больше и больше.
Но вот зачем тюремщики подлатали меня? Они же сами довели моё тело до весьма плачевного состояния, а теперь вылечили! Что за херня тут творится? И кстати, сколько я провалялся без сознания? День, неделю, месяц?
В попытке найти ответ на этот вопрос, я бодро вскочил на ноги, чувствуя лишь небольшое недомогание, а потом прильнул к решётке и увидел, что за пределами тюрьмы царил ясный, погожий денёк, а солнце ещё не достигло зенита. Это значит, что я был без сознания как минимум половину местных суток, которые по моим наблюдениям равны земным или не так уж сильно отличаются от них. Ну, не так уж страшно потерять