Пропал Абрамцев, владелец аукционного дома «Старый век». Тот самый, что сладко улыбался маме и носил красный платок в кармашке. Вечером не вернулся домой, телефон был недоступен. Его дочь Кристина сразу позвонила в полицию, но в розыск Абрамцева объявили только утром.

Других подробностей Максим не дождался. Мама настойчиво просила его не заходить в аукционный дом. Исчезновение владельца не повлияло на работу выставки, однако теперь там постоянно крутились следователи, и мама опасалась, что они начнут задавать вопросы. Абрамцев оформил необходимые документы на «Особняк», но мама не хотела рисковать.

– Ты сможешь как-нибудь без блокнота?

– Смогу.

– Вот и хорошо.

Абрамцев был старым другом мамы. Кажется, их познакомил отец. А может, и нет. Неважно. Главное, что в последние годы они почти не общались. Конечно, мама переживала за Абрамцева, вот только выглядела не просто взволнованной, а скорее напуганной. Она что-то скрывала от Максима, и ему это не нравилось.

Притворяться мама не умела. У неё подгорали сырники, выкипал чайник, падали тарелки. Потерянная, раздражённая, она сегодня чуть не вышла на улицу в пуховике, шерстяной шапке и тапочках. Только отчим, кажется, ничего не замечал. Был слишком занят, с рассвета сидел за верстаком. Менделеевский Дом метролога сделал ему большой заказ на резные панно с историей посёлка.

Пять часов. Скоро начнёт темнеть. Нужно было готовиться к семинару по зарубежной литературе, составлять план репортажа, а Максим без толку ходил по гостиной, будто хотел измерить её в шагах: от дивана к трюмо, от кресла к окну.

Перс лежал на столе, у старой фарфоровой вазы с лепным рельефом, и на беспокойство хозяина не обращал внимания. Он спал, как и вся деревня за окном.

Нужно было успокоиться.

Максим рухнул на диван. Затаившись, смотрел, как взметнувшаяся пыль летит через полосу мягкого солнечного света. Через час должна была вернуться мама. Может, удастся услышать от неё хоть какие-то новости.

«Особняк на Пречистенке», по-прежнему завёрнутый в ткань, теперь лежал у Максима в комнате, в шкафу. Отчим никогда не заходил к нему, поэтому мама предложила спрятать картину именно там. Спрятать… Глупо. Максим не понимал, почему мама так боится рассказать Корноухову про аукцион. И ведь она воспользовалась сыном. Давно поняла, что ей больше негде спрятать картину. Поэтому и взяла его с собой на выставку. А так бы и Максим ничего не узнал. Впрочем, сейчас это беспокоило его меньше всего.

Исчезновение Абрамцева поначалу казалось чем-то безумным, нереальным, будто увиденным в новостях или кино. Ведь люди так запросто не пропадают. Почему-то вспомнилась недавно прочитанная «Фламандская доска» Переса-Реверте.

– В самом деле, кто убил рыцаря?

Максим усмехнулся, а потом задал себе вопрос, от которого всё это время старательно отмахивался:

– Что, если тут замешан «Особняк»?

Зазвонил мобильный. Максим вздрогнул, торопливо вытащил его из кармана. Подумал, что звонит мама. Но нет, это был всего лишь Дима. Спросил, есть ли новости. Максим попросил его сегодня не звонить. И больше не задавать вопросов.

– Если всё выяснится, ты же скажешь, хорошо?

– Хорошо.

– Тут и Аня спрашивает.

– Аня?..

– В общем, мы будем ждать.

– Понятно.

После разговора Максиму стало легче. Какой бы там ни была история «Особняка», едва ли из-за неё стоило похищать человека. Максим понял, что всё это время переживал не из-за Абрамцева, а из-за странного состояния мамы.

Ей следовало обо всём рассказать отчиму. Так будет правильно. Корноухов имел право знать, что происходит в её жизни.

Максим в последнее время старался поближе сойтись с отчимом. Чувствовал, что их отношения важны для мамы. Идея подарить Корноухову букридер принадлежала именно Максиму. Отчим много читал. Библиотека, оставшаяся ему от родителей и дополненная им самим, давно разрослась: поначалу занимала стены его комнаты, затем перекинулась в коридор, в мастерскую, а теперь отвоёвывала пространство гостиной, постепенно сменяя старую посуду в поставцах.

Хороший ридер. С коленкоровой крышкой, удобным переключателем страниц и аккумулятором, которого хватало на две недели постоянного чтения. Максим решил при первой возможности купить себе такой же, а как-то за ужином спросил отчима, понравился ли ему подарок.

Корноухов признался, что ридером не пользуется. Сказал это без претензий. Мягко и честно. Корноухов вообще заранее сам решал, какой именно подарок купить ему на день рождения или Новый год. И других просил составлять списки. Максиму такая система не нравилась, он не принимал в ней участия. Отчим не настаивал.

В другое время разговор бы на этом закончился, но рядом сидела мама. И она переживала. Видела, что Корноухов никак не найдёт общий язык с пасынком. Максим, пересилив себя, спросил:

– Чем бумажные книги лучше?

Вопрос прозвучал как вызов.

Максим был уверен, что услышит что-нибудь банальное про книжный запах, про глубину тактильных ощущений и девственный хруст переплёта, едва сошедшего с термоклеевого биндера и ещё не забывшего тепло печатных пластин. Однако ответ Корноухова оказался неожиданным:

– Я люблю делиться книгами, а книгой в ридере не поделишься.

– Почему?

– Потому что она не стои́т на полке и никто из твоих друзей её не заметит. Ты и сам о ней забудешь. В том-то и дело. Я хочу запоминать прочитанные книги. Для этого нужна обложка с именем автора.

Максим неуверенно пожал плечами. Впрочем, признал, что и сам частенько забывает автора только что прочитанного в ридере произведения. У него был старенький «Оникс» с шестидюймовым экраном. Не самая удобная модель, но Максим к ней привык.

– Можно переслать файл.

– Можно, – кивнул отчим. – Но иногда хочется дать именно книгу. Да и самому бывает приятно пролистать её. Откроешь где-нибудь посередине и втянешься. Мне это нравится.

Мама сидела довольная. Надеялась, что сын продолжит спор, но Максим молчал. Не хотел ничего говорить. Обдумывал услышанное.

– И потом, – отчим всякий раз, отвлекаясь от еды, промокал салфеткой губы, – книга должна жить. Переходить от человека к человеку, из поколения в поколение. Вот у меня стоят «Страсти ума» Стоуна, может, видел? Книжка мне досталась от отца. Отличный биографический роман о Фрейде. И жизнь самогó Фрейда там описана подробно, а вот про его смерть в книге ничего не сказано. Не знаю, почему так. Может, Стоун вкладывал в это какой-то особый смысл. В общем, отец прочитал книгу, а на последней странице от руки сам добавил: «Фрейд умер 23 сентября 1939 года в Лондоне от двух уколов, сделанных лечащим врачом по его просьбе, – боль стала невыносимой». Так что теперь эта книга с историей. И мне это нравится. Я вижу в ней не только текст. А с ридером пропадает общность. Ты будто всегда начинаешь с пустого места.

Ридер в итоге пылился на полке в гостиной, и Максим, сидя на диване, сейчас поглядывал на его узкий коленкоровый корешок.

Зазвонил мобильный. Мама. Сказала, что придёт через двадцать минут.

– Есть новости?

– Дома поговорим.

– Хорошо.

Ничем путным заняться в