Ладно, с Колей разобрались, теперь бы разобраться с дорогой домой. Итак, я стою на площади Согласия – даже в нашем маленьком городке в глубинке России есть своя площадь Согласия, значит, мой дом – в десяти минутах ходьбы… Трезвой ходьбы. Мне же добираться минимум полчаса.
Вот передохну еще маленько и пойду…
Черт, кому же памятник? Я сощурился, пытаясь различить надпись на приверченной к постаменту табличке. Буквы расплывались, перед глазами все еще слишком много тумана.
– Та… Ба… Батька Махно? – Нет, не может быть! Хотя почему не может? Нынче смутное время, потеря этих, как же… нравственных ориентиров, пересмотр истории… Этот, как его… ревизионизм! СССР хают все кому не лень, и вообще…
Ну-ка, ну-ка! Если произнесу это слово без запинки, значит, хмель развеивается. А ну!
– Р-ревизионизм! – хрипло выдохнул я. – Р-ревизионизм не пройдет!
Случайный прохожий испуганно оглянулся, ускорил шаги.
– Акселер-рация! – заревел я вдогонку. – Сепаратор! Радикальная экономическая р-реформа! Ш-ш-шпроты! Арнольд Шварценеггер! Синхре… Синхренфазотрон!
Прохожий бегом унесся в ночь. Трус! Кролик! Слабак! А я молодец! Уже ни в одном глазу. Ну, почти.
Я поморгал и осторожно потрогал шишку на лбу. Ой! Вот теперь больно! Точно, трезвею! Надо, ох, надо идти – до дому, до хаты. Но – осторожно. Полиция не дремлет! Вот нарвусь на патруль и проведу ночь в обезьяннике!
Слегка покачнувшись, я шагнул в сторону своей улицы. Одна ножка, другая, вот так, хорошо. Главное – не терять равновесия. Не терять… Воспоминание больно кольнуло. И вновь мне стало жаль себя до слез. Вот чертова пьянь, так и тянет поплакать самому себе в жилетку! Обозвав себя сентиментальной сволочью, я сцепил зубы, сжал кулаки и решил быть твердым и несгибаемым. Помогло это мало.
Светка от меня вчера ушла… Бросила на помойке жизни. Хлопнула дверью и понесла свое сердце другому, и всего лишь потому, что застала в постели с Людкой… Да еще настучала на мою работу, где начальствовал ее брат, так что меня турнули без шума и пыли.
Понимаете, почему я залил свое горе алкоголем?
Ладно работа, найду, не проблема (хотя… Ау, кому нужен телохранитель с неоконченным высшим образованием? Балагур, обаятельный тип! Качок! Не пью, не курю! Цитирую по памяти Шекспира! Как там… «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» Или это Пушкин? Сейчас не соображу, спросите утром), но ее уход… Она объявила о разрыве так спокойно, словно говорила: «Я сбегаю в парикмахерскую, дорогой!», и с искренним участием посмотрела на меня, раскрывшего рот идиота. М-да, а ведь все у нас было благополучно… Я не изменял ей почти полгода, да и потом она не могла меня поймать, вот до этого самого момента. Ссоры бывали, конечно, но, по большому счету, мы хорошо ладили друг с другом. Где-то на горизонте нарисовалось и медленной поступью приближалось пугающее некоторых слово «женитьба». С будущей тещей сложились нормальные отношения… И вдруг все рухнуло.
По моей вине.
Из-за моей отчаянной глупости.
Из-за моей дурной хотелки.
В общем, она говорила, а я молчал. Не мог я ничего сказать, и все тут. Она сказала о «…прекрасном душевном человеке», имея в виду меня, между прочим, такой вот сарказм. Потом вздохнула и ушла.
Я скверный человек, я изменил, я потерял женщину, к которой у меня были чувства. Ничего не могу поделать со своей природой… Даже когда меня поведут на расстрел и спросят последнее желание, я не попрошу закурить, о, нет! Я скажу начальнику расстрельной команды: «Мужик, будь другом, приведи мне женщину! Мне даже не надо секса, я просто хочу полежать рядом с ней, посмотреть в ее глаза, услышать ее запах, перебрать ее волосы… Я просто хочу насладиться ее присутствием».
Ну, вот такой я Казанова, понимаю, что звучит это все глупо, но…
Черт! Забудем! Мне бы сейчас до дому дойти.
В моем городе электричество экономили странным образом, ярко осветив центральную площадь и погасив большинство фонарей на улицах. В темноте я дважды попадал ногами в рытвины старого тротуара и дважды же падал, но оба раза удачно – пьяным же везет. Редкие прохожие вежливо уступали дорогу: чтобы пройти, мне требовались все полтора метра тротуара; так, как шел я, ходят по палубе моряки во время урагана.
Наконец передо мной выросла громада девятиэтажки, мой подъезд не был освещен, я шагнул в его нутро, как в пещеру.
На моем этаже свет горел. Ослабленными руками я вытащил ключ и начал совать его в замочную скважину. Черт! Слишком узкая эта скважина… или это у меня руки дрожат?.. Ага! Вставил!.. Вверх ногами, мать его!.. Обратно, так… Ну, наконец-то! Я начал поворачивать ключ, но внезапно меня пронзила безумная мысль: «А что, если Светка вернулась?» Трезвым я бы сказал только: «Ха!», ибо слишком хорошо ее знал – решения свои она меняла исключительно редко. Но алкоголь превратил меня в сентиментального осла. Сглотнув вязкий комок, я поспешно повернул ключ.
Щелк!
Я замер. Глубокий вдох, вдох полной грудью. Я помедлил еще секунду. И распахнул дверь.
За ней клубилось темно-серое ничто. Не знаю, каким образом ничто могло клубиться, но я сразу понял, что это – ничто, которое клубится! Оно взглянуло на меня тысячью невидимых глаз и глумливо усмехнулось тысячью невидимых ртов. Мне стало страшно.
– Из-звините. Д-дверью, по-моему, ошибся…
Произнося этот никчемный лепет, я знал, что дверь – моя, и ведет она в мою квартиру. Вернее, вела…
ЕЛКИ-ПАЛКИ!!! Я понял, что со мной! Холодный пот проступил на лице… Так вот ты какая, белая горячка! «Горячий, горячий, совсем белый!» Мне захотелось плакать.
Внезапно я услыхал далекое-далекое заунывное пение, бесконечный рефрен, похожий на мантру. Пение доносилось из этого самого ничто. Из того ничто, что заполонило мою квартиру. Вот как! Выходит, к зрительным прибавились еще и слуховые галлюцинации!
«Иди… Иди вперед. Шагни в портал… Вперед. В портал. Иди!»
Ноги подкосились. Я нащупал стену, оперся ладонью. Потом шагнул назад. Губы тряслись.
Погоди! Если протереть глаза…
Я протер, надеясь, что после этой скромной операции морок развеется.
Черта с два он развеялся!
Ох! Я тяжело осел у стены.
– Передо мной – квартира! Передо мной – квартира! – забубнил я, прикрыв глаза и мысленно представляя себе интерьер родимой прихожей. В каком-то журнале я читал, что самовнушением можно добиться невероятных, просто-таки феноменальных результатов. Партайнгеноссе Борман, к примеру, лечил самовнушением ангину. Говорят, успешно. Кант вообще разработал и претворил в жизнь целую систему самовнушения. Правда, под конец жизни она вышла ему боком, он свихнулся, ну так то под конец жизни… В общем, я решил пойти по их дорожке. Я горячо пожелал увидеть милый сердцу коврик для обуви и старую вешалку. Потом