Вместо ответа Тихомиров рассеянно пробормотал:
— Что-то я устал. Пойдемте в сквер. — И тут же заковылял к выходу.
Они вышли из храма. Прошли в молчании по монастырскому дворику и, оказавшись за белой монументальной стеной монастыря, неторопливо зашагали по бетонной дорожке сквера.
Тихомиров шел, слегка прихрамывая и опираясь на тяжелую лакированную трость с металлическим набалдашником. Марго приходилось умерять поступь, чтобы идти с ним в ногу. Она была примерно одного роста с профессором, но благодаря длинной шее и прямой, как у балерины, осанке выглядела намного выше. Волосы у Марго были черные, но еще черней были ее глаза — большие, блестящие, по-кошачьи раскосые.
Остановившись в двух шагах от скамейки, Тихомиров покосился на Марго и вдруг сказал:
— Боюсь, что разговора у нас с вами не получится. Мне просто нечего вам рассказать. Я ведь предупреждал вас по телефону.
«Чтоб тебя черти съели, старый упрямец», — подумала Марго, а вслух сказала, стараясь придать своему низкому, хрипловатому от бесчисленного количества выкуренных сигарет голосу как можно более мягкую интонацию:
— Аскольд Витальевич, наших читателей очень интересуют ваши изыскания. Разве вы пишете не для них?
— Я пишу для себя, — ответил Тихомиров. — И вообще, устному слову я предпочитаю печатное. В книге все будет описано доскональнейшим образом, каждое утверждение будет всесторонне обосновано.
— Но благодаря интервью аудитория вашей книги расширится!
Морщинистая щека старика дернулась.
— Не думаю, что это так уж важно, — сухо сказал он. — Кому нужно — прочтут и так. Остальные меня не интересуют.
— Ну хорошо, — сдалась Марго. Несколько секунд она молчала, соображая, чем же еще можно взять несговорчивого профессора. Потом решила идти ва-банк и заговорила, проникновенно понизив голос. — Ну хорошо. А если я вам скажу, что этот материал нужен мне? Мне, лично. Что мне очень нужны деньги, и это интервью — реальный шанс их получить?
Тихомиров окинул ее холодноватым взглядом, пожал плечами и сказал:
— Это ваши проблемы. И, откровенно говоря, мне на них плевать. — Он переступил с ноги на ногу и поморщился. — Вы не против, если мы присядем?
Такого откровенного хамства по отношению к себе Марго не доводилось наблюдать очень давно. Надо было сказать в ответ что-то резкое и насмешливое, но сразу Марго не нашлась, а когда нашлась, нужный момент уже был упущен.
На скамейке, между прочим, уже сидел человек — молодой священник в рясе, с крестом на шее и с книгой в руках. Он мельком посмотрел на подошедших и снова опустил взгляд в книгу.
Тихомиров смахнул со скамейки мусор и сел. Марго уселась рядом. Пригладила смуглой ладонью складку на длинной цветастой юбке. Тихомиров покосился на ноги Марго, затем вынул из пачки «Кэмела» сигарету и вставил ее в сухие губы.
Марго посмотрела, как он прикуривает, и почувствовала злость. Стоило тащиться сюда через всю Москву, чтобы получить «вежливый отлуп»! «Нет, братец, я тебя прокачаю по полной программе», — подумала Марго, хмуря черную бровь.
— Аскольд Витальевич, скажите хотя бы: эта книга будет такой же скандальной, как и предыдущая? Ходят слухи, что вы совершили новое открытие.
— Я кое-что открыл, это правда, — сказал профессор, щуря голубые выцветшие глаза. — Рукопись почти закончена. — Он скосил взгляд на кончик сигареты и немного помолчал. А когда заговорил, глаза его блеснули сухим, злорадным блеском: — Представляю, как взбесится наше академическое сообщество, когда книга увидит свет.
«Ага!» — подумала Марго и быстро спросила:
— О чем будет ваша книга?
— Это будет настоящая бомба, — ответил Тихомиров. Затем искоса посмотрел на Марго и добавил: — Но говорить о ней рановато. Дождитесь публикации, и сами все увидите. Скажу только, что речь идет о фресках Рублева. Тех самых, на месте которых теперь лишь голые стены.
«Это уже что-то, — подумала Марго. — Качай его, Маргоша. Качай!»
— Правильно ли я поняла, что в своей книге вы опровергаете официальную версию уничтожения фресок? — поинтересовалась она невинным голосом.
На сухих губах профессора появилось подобие злобной усмешки.
— Так называемая «официальная версия» не выдерживает никакой критики. Поверьте — в этих стенах… — профессор ткнул дымящейся сигаретой в сторону Спасского собора —…скрыта большая тайна.
Марго начала выходить из себя. Вот уж любитель побродить вокруг да около. А может, просто набивает себе цену? Все-таки мужчина, хоть и старик, а мужчины существа тщеславные. Поскольку вежливый тон не срабатывал, Марго решила попробовать действовать от противного. Она кашлянула в кулак и произнесла невиннейшим голосом:
— Некоторые ученые считают, что все ваши гипотезы — всего лишь фантазии свихнувшегося неудачника, который пытается привлечь к себе внимание.
Марго ожидала взрыва, однако взрыва не последовало.
— Это их личное мнение, — сказал Тихомиров, равнодушно пожимая плечами. — Что же касается меня… Et si omnes scandalizati fuerint in te, ego nunquam. «Если даже все отрекутся от тебя, то я — никогда». Евангелие от Матфея.
— От Марка, — ясно и отчетливо поправил его незнакомый голос.
Профессор и Марго повернули головы. Молодой священник, как и прежде, держал в руках раскрытую книгу, однако на страницы больше не смотрел. Он смотрел на профессора Тихомирова.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь в разговор, — с улыбкой произнес незнакомец. — Вы впрямь считаете, что фрески Рублева были уничтожены по чьему-то злому умыслу?
— А почему вас это интересует? — подозрительно прищурился на незнакомца Тихомиров.
Тот слегка смутился.
— Дело в том, что мне официальное объяснение тоже кажется не совсем обоснованным. Можно узнать, какую гипотезу выдвигаете вы?
— Если вы слышали наш разговор, то, вероятно, поняли, что я не люблю предавать свои гипотезы огласке до их окончательной доработки и публикации, — сурово ответил Тихомиров.
— Что ж, в таком случае прошу меня извинить.
— Ничего страшного. — Профессор внимательно вгляделся в лицо священника и вдруг смягчился, как если бы убедился, что незнакомец не представляет для него никакой опасности. — Вы здесь служите?
Молодой священник качнул головой.
— Нет. Но я люблю тут бывать.
Профессор кивнул и сказал:
— Прекрасное место. Э-э… Простите, вас как зовут?
— Андрей Берсенев. Дьякон Андрей Берсенев.
— Скажите, отец Андрей, вам никогда не казалось странным, что русские иконописцы почти не рисовали волхвов? А ведь картина впечатляющая: верблюды, погонщики, ослепительная звезда в небе, темная пещера, три грузные фигуры, склонившиеся над младенцем. Мистерия, пронизанная ощущением умиления и какого-то особого душевного комфорта. Ведь в европейском искусстве это одна из главных тем, не правда ли?
Дьякон подумал и ответил:
— Мне кажется, причина в сложившейся традиции. Православный мир всегда больше внимания уделял Пасхе, нежели Рождеству.
Тихомиров кивнул:
— Да, есть такое мнение. Однако, когда разглядываешь старинные иконы, складывается впечатление, что русские иконописцы сознательно обходили эту тему стороной. Словно кто-то сильный и могущественный сказал им — «нельзя».
Тихомиров швырнул окурок в урну и принялся хлопать себя по карманам, негромко приговаривая:
— Ах ты, черт. Неужто опять…
— Что случилось? — спросила Марго.
Голос профессора зазвучал растерянно и жалобно.
— Да вот, понимаете… — забормотал он, все еще хлопая себя по