Отец прикрыл глаза, вздохнул.

— Как давно ты занимаешься этим непотребством?

Девушка изогнула бровь:

— Что именно ты называешь модным словом «непотребство»? Татушку, дреды или экстрим-вокал?

Отец дёрнул плечом, словно затвором автомата:

— Ты прекрасно понимаешь, о чём я, не строй из себя идиотку! — парочка за соседним столиком опять оглянулась. — Как давно ты поешь в кабаках?

Девушка тяжело посмотрела, в глазах плескалось чернильно-чёрное небо.

— Вообще тебе повезло, это был мой дебют в этой ипостаси, — прошептала девушка, руки крепче сжали прозрачные бока высокого стакана. — Но, судя по сегодняшнему успеху, на уик-энды нас точно будут приглашать.

Она испытующе разглядывала отца. Отметила про себя, как тот постарел — худоба ему не шла, на губах вертелся злой комментарий о том, что молодая жена плохо кормит. Анна сдержалась. Напомнила себе, что обещала матери не обострять.

Он перестал жить с ними, когда Анне было семь. Она до сих пор помнит тот вечер, когда проснулась от нависшего над ней тревожного ожидания чего-то страшного и непоправимого. В кухне горел свет. Она встала, прошлёпала босыми ногами по коридору. Тогда она в первый и единственный раз в своей жизни увидела, как ругаются родители. Остервенело. Бесшумно. И оттого ещё более страшно.

Отец, хищно нависнув над мамой, что-то шептал ей, выплёвывая слова, словно яд. Мама прятала лицо, закрывалась ладонями, а плечи вздрагивали от каждой брошенной отцом фразы.

Эта сцена навсегда поставила её на сторону, противоположную отцу. Не разбираясь в причинах, не вслушиваясь в объяснения, не обращая внимания на доводы, она неистово отстаивала любую точку зрения, лишь бы не отцовскую.

И однажды он просто собрал вещи и уехал. Официально — на раскопки, он тогда впервые получил грант на полевые исследования на Чёрном море. Из той экспедиции к ним он так и не вернулся.

Мама повесила новые занавески и продала супружескую кровать.

Отец иногда мелькал на горизонте, вроде даже перечислял какие-то деньги — Анна никогда не спрашивала, а мама никогда не рассказывала подробности. Года через три он женился повторно. Кажется, банально на своей студентке. Потом снова развёлся и женился ещё раз — Анна уже не вникала в подробности. Словно сводки с чужого фронта.

За почти тринадцать лет можно было бы привыкнуть. Но не получалось. При каждой встрече в груди поднималась обида, а в воспоминании вставала та безобразная сцена в кухне и его горящие неприязнью глаза.

— Я не хочу, чтобы ты тут пела, — отрезал отец, вырывая девушку из воспоминаний. Та удивлённо хмыкнула:

— Мне кажется, право вмешиваться в мою жизнь ты потерял много лет назад. К тому же, я совершеннолетняя, — Анна понимала, как это предсказуемо звучит, нахмурилась. — Слушай, а чем тебе это не нравится? Я зарабатываю деньги, на свою учёбу, между прочим. Разве это плохо?

— У тебя, насколько я знаю, бюджетное место, — сверлил её взглядом отец, то и дело отвлекаясь на татуировку паука на шее дочери.

Она покачала головой:

— Я музыкант. Мне нужно оборудование, микрофон, микшер профессиональный, опять же, в Щепке дают только академ вокал, мне нужен экстрим. Все эти техники… Оплачивать уроки нужно, мастер-классы, и это все недёшево стоит. Ни у тебя, ни у матери я ничего не прошу. Чем тебя это не устраивает?

Отец бросил презрительный взгляд на Ската:

— Мне не нравится эта компания. «Секс, наркотики, рок-н-ролл»… Что тебя, дочь археолога с мировым именем, может связывать с этим пьющим сбродом? Я не понимаю, откуда в тебе это… как к тебе это прилипло?

Анна почувствовала: ещё мгновение, и он начнёт так же изрыгать ругательства на её голову, как тогда, в кухне. Девушка глянула исподлобья.

— Угу, только этот археолог с мировым именем так-то не сильно заботился о воспитании дочери. Как свалил тринадцать лет назад, так и воспитание закончилось. И кстати, «пьющий сброд» — это Скат, что ли? — она невесело усмехнулась. — Он, знаешь ли, правоверный, если что… — Отец замер, девушка закатила глаза, пояснила: — он верующий, понимаешь? Им что алкоголь, что любая дурь — харам, нельзя. Скат не курит даже…

Отец недоверчиво покосился на мулата.

— Я готов дать тебе требуемую сумму, но чтобы ты больше здесь не появлялась…

Девушка равнодушно покачала головой:

— Спасибо, но нет. Timeo Danaos et dona ferentes. Страшно даже подумать, что ты потребуешь взамен. — Отец хотел что-то сказать, Анна заранее прервала: — Мне правда не интересно. И ничего от тебя не надо. Тебе есть, на кого потратить свои деньги, верно?

Высказала и тут же пожалела, что не сдержалась, ведь обещала же. Но слово не воробей, отец уже поджал губы, смотрел уничтожающе.

Анна встала:

— Спасибо, что послушал мою песню, не сбежал. Ты, кстати, так и не сказал, понравилось ли тебе…

Не дожидаясь ответа, махнула на прощание рукой и стремительно направилась к сцене. Скат дал серию битов, предваряя её следующее выступление:

— «Лола», — скомандовала Анна, мулат кивнул и свёл ритм на «нет», сделав паузу.

— Снова улыбнусь — пойми: лишь завтра очнусь от беды. Не утешай меня, не лги мне. Привет, знаешь, мне не стать уж прежней. Не плачь.

Она пела на этот раз для него — старика с суровым непримиримым взглядом, назвавшим её жизнь, единственно важное в ней, непотребством. Пела, словно стараясь смыть, как грязь, приклеенный ярлык.

Тёмная фигура поднялась из-за столика у стены. Отец, не оглядываясь, вышел из зала.

Вроде недавно это было, а будто бы в прошлой жизни.

«Только бы не пожалеть об этом», — Анна устало прикрыла глаза, спрятала холодные ладони между коленями, стараясь унять дрожь: видение по-прежнему беспокоило. Воспоминание о том, как все началось — испарилось без следа.

— Смотри, дельфины, — Тим толкнул ее под локоть, выводя из оцепенения, указал вдаль.

В самом деле, смоляная гладь то и дело бугрилась, взрывалась радужными брызгами, и в них, будто в волшебном облаке, скользили дельфины.

— Три спинных плавника видишь? — Тим не сводил глаз с линии горизонта, улыбка расползалась по небритому лицу. — Один крупный — это папаша, значит. Второй, поменьше, мамка. И вооон тот маленький между ними, видишь? — парень прищурился, показал рукой на суетливый холмик между волн. — Детёныш.

— По мне так все одинаковые, — Аня старательно пыталась найти отличия, подспудно предполагая, что дайвер над ней подшучивает: как можно что-то разглядеть на таком расстоянии? Парень хмыкнул, сочувственно пожал плечами:

— Городская, что с тебя взять…

— А ты откуда так хорошо в дельфинах разбираешься? — Анна равнодушно уставилась на линию горизонта.

Тим перекинул ногу через сиденье, развернулся к девушке, полностью загородив собой обзор:

— Так я ж в дельфинарии работаю с шестнадцати лет. В начале бассейны чистил, мыл там всё, кормил. Здесь у нас, в Анапе. В Утрише тоже работал пару сезонов, — парень мечтательно щурился, смотрел мимо собеседницы. — Они прикольные, дельфины эти. И умные. Ну, так вот, мне шестнадцать было, я как раз несколько месяцев отработал