А я улыбалась, притворялась и терпела. Помогала Сашке готовиться к экзаменам, давала ему списывать. Любила те же фильмы, что и он, слушала ту же музыку, смеялась над теми же глупостями.
И знала: у меня никогда не хватит духу сказать ему, что для меня он давно уже не просто друг…
— Ладно, Снежик, я за новой видухой, — объявил Сашка, когда мы уже вышагивали мимо серых вод Москвы-реки.
— А старая чем не устраивает?
— На той неделе выходят третьи «Лефт ин спейс».[2] Обещают улётную графику, боюсь, старая не потянет.
— Опять ужастики, — я поморщилась, — лучше б в стратегию какую со мной поиграл! Надоело с компом сражаться.
— Да у тебя разве выиграешь? Нет уж, уволь, — хмыкнул Сашка. — Что делать будешь?
— Пожалуй, по набережной прогуляюсь. Погода хорошая.
— Ладно, тогда вечером спишемся, а завтра приезжаю к тебе. Готовиться к последнему бою… Часов в одиннадцать уже проснёшься?
— А ты?
— Придётся. — Сашка чмокнул меня в щёку. — До завтра!
Я долго провожала взглядом его долговязую фигуру, удаляющуюся по направлению к метро. Потом, не обращая внимания на удивлённых прохожих, села на гранитный парапет, обрамлявший реку. Обняла руками колени, уставилась на позолоченную солнцем воду. Сейчас она почти не казалась мутной — и даже не вызывала ужасающих мыслей о её химическом составе.
Наверное, со стороны я выглядела странной… но я была странной. И в этом одна из причин того, что сейчас я сижу здесь, а не иду в обнимку с Сашкой отмечать успешно сданный экзамен. Только вот, к сожалению, измениться я не могу.
Да и не хочу, если честно.
Тьфу. Надо что-то делать. Нельзя же всю жизнь ходить безответно влюблённой! В конце концов, любовь — просто сочетание определённых гормонов. Я считаю себя в силах создать искусственный интеллект, но не могу справиться с собственным организмом?..
— Поссорились, что ли? — проворковал сладкий голосок за моей спиной.
— Нет, позагорать решила, — не оборачиваясь, скучающе откликнулась я. — Что ж вы со Светкой до кафе не дошли? Заблудились в трёх домах?
— Дело есть. — Серьёзность в голосе Машки всё-таки заставила меня повернуть голову. — Снежка, надо поговорить.
— Да? — Я в замешательстве поправила очки. — И о чём же?
Однокурсница склонила рыжеволосую голову.
— Отпусти Сашу, — с неожиданной решимостью произнесла она. — Ты ведь его не любишь, я вижу! А он страдает!
От удивления я чуть не свалилась в реку.
— Это ты ещё с чего взяла?
— Ваши отношения… они… нифига не такие! Не такие, какие должны быть! Ты не можешь дать Сашке то, чего он заслуживает! — в её голосе прорвались истеричные визжащие нотки. — Я прям вижу, как у тебя в голове постоянно циферки щёлкают! Ты как робот, тебе б только книги, учёба и комп, а Сашка… — тираду прервало восторженное придыхание, — он романтик, только из-за тебя это не показывает!
Моя ответная усмешка была окрашена горечью.
Как любят люди судить о том, о чём ни черта не знают…
— Вот как. — Я отвернулась. — Сусликова, иди, куда шла. Этот разговор контрпродуктивен.
Мне её фамилия всегда казалась смешной. И да, я с первого же курса искажала её в «Сусликову». По-моему, это куда точнее отражало суть владелицы.
И Машка, конечно же, кличку возненавидела.
— Дура я была, — неожиданно вырвалось у однокурсницы. — Думала, до тебя дойдёт. Но ты ж нас презираешь, так, Белоснежка? Презираешь простых смертных. Всех, кто не так гениален, как ты.
Казалось, я могла слышать, как бурлят её мысли, доведённые до точки кипения.
— Зачем сразу так? — равнодушно ответила я. — Не всех. Только тех глухих тугодумных индивидуумов, которые в данный момент мешают мне наслаждаться видом закатной реки.
Наверное, в этот момент в глазах у Машки помутилось от гнева.
Наверное, в этот момент все извилины в её мозгу распрямились от ненависти.
Наверное, в этот момент она шагнула ближе ко мне, и я ещё могла оглянуться, увернуться…
Но всё это я сообразила лишь тогда, когда от резкого толчка потеряла равновесие — и судорожно вцепилась в толкнувшие меня руки, балансируя на краю.
Поздно.
Несколько секунд, в течение которых я, свалившись с гранитного парапета, летела в реку, растянулись в бесконечность; а потом вода залилась в глаза, в нос, в уши, в изумлённо открытый рот. Я лихорадочно взмахнула руками, пытаясь разглядеть сквозь тёмную муть просвет поверхности, закашлялась — и хлебнула ещё.
Не думаю, что Машка всерьёз намеревалась меня убить. Наверное, просто хотела сделать… что-нибудь. Что-нибудь гадкое. И сделала это — прежде, чем подумать.
Но это было не важно.
А важно было то, что я не умела плавать.
Боль сдавила грудь железными обручами, в глаза прыгнули странные зелёные пятна — и всё исчезло.
Первое, что я помню после того, как в моих глазах померк свет, — поцелуй.
Поцелуй, вместе с которым кто-то отчаянно пытался вдохнуть в мои лёгкие воздух.
Но, впрочем, можно было обойтись и без этого — ведь сам факт поцелуя изумил меня настолько, что я немедля открыла глаза и резко села, едва не расшибив своему спасителю нос; жадно вдохнула, судорожно закашлялась, и вода хлынула у меня изо рта.
— Что… кто… — отплевавшись, прохрипела я, лихорадочно моргая. Очки куда-то делись, так что лицо спасителя, поспешившего отпрянуть, виделось сквозь пелену близорукости.
Я отчаянно сощурилась. Когда это не помогло, вскинула руки, натянула веки, сделав себе «китайские глазки», — и мир наконец обрёл чёткость, позволив мне с удивлением рассмотреть человека, сидевшего передо мной. В длинных, насквозь мокрых серых одеждах, походящих на мантию.
Потом, с ещё большим удивлением — того, кто стоял рядом: с кожей цвета серого пепла, с волосами цвета снега, с глазами цвета солнца.
Я уже видела таких, как он. На картинках. Или в играх.
Их называли тёмными эльфами, или дроу.
…а потом я огляделась вокруг.
И вместо гранитной набережной Москвы-реки, залитой закатным солнцем, увидела тёмный сад. Спокойный пруд с чёрными мраморными бортиками, обильно разросшиеся розовые кусты с серыми мёртвыми листьями — и бледные розы, светившиеся в окружающей их ночи мягким призрачным сиянием.
Что за чёрт?!
Может, я всё-таки утонула? А это — загробный мир? Хотя для рая как-то мрачновато, а для ада чересчур готично… разве что в качестве кары за неверие меня отправили в лимб, а тот со времён Данте сильно изменился.
Я вновь обернулась к тем, кто, видимо, вытащил меня из воды. Детали близорукость разглядеть не позволяла — даже с «китайскими глазками», — но я угадывала на лицах обоих то же удивление, что лишило меня дара речи.
— Где я? — Слова вышли хриплыми, как кашель простуженного ворона, горло горело огнём. — Как я сюда попала?
Мои слова вызвали у парочки странную реакцию. Ничего не ответив, они многозначительно переглянулись.
— Ех сагли фьер, — ровно сказал тот, кто