– Та мы вам таку бийку забеспечимо, довго будете взгодувати.

– На чем хоть играть придется? – спросил мой приятель и я понял, что тот уже внутренне согласен играть на свадьбе.

Из дальнейшего разговора стало понятно, что инструмент Вася найдет, а сама свадьба пройдет в Новой Алексеевке. Кассирша, работающая на станции, тоже входит в число приглашенных. Поэтому о билетах до дома можно не беспокоиться.

Стуча себя увесистым кулаком в грудь, Гордиенко заверил, что нас посадят в поезд и снабдят в дорогу всем необходимым. Что лично меня больше всего и подкупило.

Прошло четыре дня, ранним утром тридцатого августа на площадь перед станцией станицы Новая Алексеевка выехали три легковых автомобиля и мотоцикл Урал с коляской.

Из них вышли радостно возбужденные люди. Один рослый парень с фингалами под глазами, поднял на плечо, второго, у которого глаза вообще не открывались на вздувшемся синем лице. И потащил его к поезду. Высокий, сухощавый милиционер, выбравшийся с мотоцикла, все пытался ему помочь, пристраиваясь сбоку. Но был так пьян, что едва держался на ногах.

Жених, которого можно было узнать по черному мятому костюму, тоже с приличным фингалом под левым глазом, нес два набитых рюкзака и черную поцарапанную гитару, на которой сиротливо оставалась одна струна. Невеста в припрыжку шла рядом с ним и что-то пыталась говорить. Припудренный бланш на половину лица нисколько ей в этом не мешал. Сзади их сопровождали довольные участники процессии.

Когда все вышли на перрон, почти сразу к нему подошел поезд Симферополь – Мурманск.

Проводница с ужасом смотрела, как в её купейный вагон толпа заталкивает двух побитых парней, воняющих за версту диким перегаром.

Надо сказать, что провожающие четко проследили, чтобы новых пассажиров довели до нужного купе.

– Ех, добре погуляли! – сказал, шепелявя распухшими губами Вася Гордиенко племяннику, выходя из вагона. – А Валерка москаль просто молоток! Не тильки грав, но и помахаться горазд. Другий, Витька, тот, звичайно пожиже, но тоже у ньего колотуха пристойна, мени губу раскровянив тильки так. Мда давно такой заруби на весилли не бувало. Довго памятати будемо.

Голова трещала, и гудела, как котел. Открыв глаза, я обнаружил, что уткнулся носом в подушку, а в лицо мне дует ветер из открытого окна с запахом дыма. Снизу слышался мощный храп.

С кряхтением приподнявшись, я глянул туда, с высоты второй полки. Подо мной на нижней полке храпел Валера. Пожалуй, сейчас, кроме меня, его бы не узнал никто.

– Да, хорошо ему вмазал жених, – подумалось мне. – Конечно, я бы тоже вмазал, если бы увидел, как какой-то гармонист целуется взасос с моей невестой.

Кроме нас двоих в купе никого не было. Хотя кое-какие признаки говорили о том, что соседи у нас имеются. За окном уже смеркалось.

– Ничего себе, весь день проспал! – удивился я. И начал спускаться вниз, охнув от боли в правой кисти.

Усевшись рядом со спящим Валеркой, начал разглядывать свои руки. На правой кисти кожа с костяшек, кое-где была содрана.

– Мда, свадьба прошла весело, – подумал я. Последнее, что я о ней помню, это летящий в лоб кулак Васи Гордиенко и темнота. К этому времени Валерка успел вырубить жениха, пару его друзей, и сейчас вертелся ужом под горой навалившихся тел, пытаясь выбраться и продолжить махач.

Утром я не успел протереть глаза, как перед моим носом замаячил стакан, до половины налитый самогоном.

Преподнесла его мать жениха, Марфа Даниловна. В хате было сумрачно и тихо.

– А, где все? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

– Та на двори гуляють, Васька, гад, всих пидняв, затемна. Мовляв квасити пора. Тилько вас двох не могли добудитися.

С этими словами она всунула мне в руку стакан.

Я автоматом выпил шестидесятиградусную жидкость, стакан у меня сразу был изьят, а в руку вложен соленый огурец.

– А Валерка, где, с ним все в порядке? – поинтересовался я, переведя дух и хрустя огурцом.

– Та, шо с ним буде, спить соби хлопець, на веранди, тильки дуже вин матом уви сни лается, вухи в, януть, – пожаловалась Марфа Даниловна.

Тут мои вчерашние воспоминания прервал хриплый голос Лебедева, видимо считавшего, что все еще играет и поет на свадьбе.

– Вивчара в садочку в тихом укуточку жме дивчину, жме, – заголосил он Черемшину на все купе.

– Тихо, ты, перестань орать, мы в поезде едем, – зашипел я на него.

– Витька, ты чего шепотом базаришь, ночь, что ли на дворе? – Валерка попытался пальцами открыть отекшие веки, и у него слегка получилось. На меня смотрели его глаза через две узкие щелочки, на ровном сине-багровом фоне.

– Да. блин, хорошо отдохнули, – снова подумал я. – Что же делать, мне послезавтра на работу, как с разбитой рожей на неё идти, не представляю. Витьке, хорошо, у него еще неделя отпуска, хотя все равно, фиг все рассосется, сине-желтому на работу придется идти, ха-ха, под цвет будущего украинского флага его разукрасили.

Лебедев вовремя заткнулся, потому, что дверь купе отъехала в сторону и внутрь зашла парочка, моряк, капитан первого ранга, лет сорока на вид и симпатичная женщина, примерно тех же лет.

– Проснулись, алкоголики, малолетние? – неприязненно спросил капитан.

Валера вроде снова заснул, так, что отвечать пришлось мне.

– Не совсем, товарищ, капитан. Три дня на свадьбе пить самогон тяжко для здоровья.

– Боже мой! – экзальтированно воскликнула дама. – Вы же еще дети совсем, куда взрослые смотрели, когда вам наливали эту гадость?

– Они и наливали, – буркнул во сне вместо меня Валерка и повернулся к нам задом.

– Меня интересует другой вопрос, – сообщил мужчина. – В кассах заверили, что это купе – военная бронь. Как вы вообще сюда попали? Кто вам продал билеты?

– Ага, так я тебе и рассказал, – подумалось мне. – Не имей сто рублей, а имей одну знакомую кассиршу.

– Увы, иметь я её не поимел, но пообжимались мы в первый день свадьбы вволю. Пышный бюст тридцатилетней вдовушки Марийки, пробудил во мне непонятное томление, которое Наташке в её девятнадцать пробудить, пока не удалось. А потом она меня кинула. Кинула сразу, как только увидала двухметрового холостяка Ваню Горобца, шахтера из Воркуты, приехавшего на свадьбу к младшей сестре. Рядом с Ваней такой пацан, как я, конечно, не котировался, а посему пришлось скромно отойти в сторону, и основное внимание уделить застолью.

В ответ же на вопрос моряка я безразлично пожал плечами и ответил:

– Понятия, не имею, пришли в кассу, купили билеты, сели в поезд.

Капитан громко засмеялся:

– Сели они в поезд, да вас на руках занесли! Вы тут целый день спите, пердите, да перегаром дышите. Из-за вас пришлось, хрен знает, сколько в вагоне-ресторане торчать.

По красной роже капитана было заметно, что пребывание в ресторане прошло для него с пользой и вряд ли из-за этого он горевал.

Его жена, жалостливо глядя на нас, заметила:

– Вас, мальчики, на свадьбе просто ужасно побили. Прямо дрожь пробирает, когда на ваши травмы смотрю. У меня крем есть бодяга, может, попробуете им намазать синяки.

– Конечно, – оживился я. – Давайте, попробую. Возможно, быстрее отеки пройдут.

Повернувшись, глянул на себя в зеркало, прикрепленное на стенке. Ну, что же все нет так страшно, как я себе представлял. Слегка распухшая переносица и синяки под глазами, по сравнению с Валеркиными травмами, показались пустяком.

Тем, не менее, я взял предложенную жестяную коробочку с мазью и автоматом включил свою способность. То ли от выпитого самогона, то ли от выработанного навыка рука при этом ощутила лишь легкое тепло и даже не дрогнула.

Открыв коробочку, первым делом осторожно смазал боевые отметины приятеля. И лишь потом, отправился в туалет, чтобы там, наедине с собой, разобраться со своими повреждениями.

Вернувшись, поблагодарил попутчицу и вернул ей остатки мази. Вот она удивится, когда попробует ее использовать.

Валера так и продолжал спать. У меня же голова практически перестала болеть, и захотелось чего-нибудь съесть. Удивительно устроен человеческий организм. Три дня мы только и делали, что ели и пили, пили и ели. Даже сегодня утром я под самогон сожрал тарелку студня и приличный кусок окорока. А сейчас снова хочется есть.

Нагнувшись под полку, я вытащил свой рюкзак, не уместившийся в рундук.

Развязав его, обнаружил кучу съестного, наложенную добросердечной хозяйкой. Поверх еды лежала литровая бутылка прозрачного, как слеза, самогона, завернутая в тряпицу.

Капитан, внимательно наблюдавший за моими действиями, судорожно сглотнул, когда я достал бутыль и начал разглядывать на свету, но, покосившись на супругу, сделал вид, что он не при делах и ему абсолютно не хочется