Местные жители в количестве двух человек тепло встретили Безумного Дядю Джека и компанию. Это были хозяева гостиницы, муж и жена, мистер и миссис Лоуф. Никто из них и глазом не моргнул, когда из экипажа вышел Эдди в майке и в кальсонах.
В те стародавние времена мальчик в майке и кальсонах считался раздетым. Никто не мог представить себе человека более обнаженным. Если бы в те дни существовал кинематограф (хотя его не существовало) и в кино показали бы человека на берегу моря в майке и в кальсонах, разразился бы большой скандал. Мужчины с длинными бородами соорудили бы баррикады и спровоцировали бы уличные беспорядки.
Как это ни странно, в те далекие времена никому не приходила в голову, казалось бы, немудреная мысль: «А не снять ли мне с себя всю одежду, включая майку и кальсоны?» По этой причине людям казалось, что эти вещи были неотъемлемой частью их самих, как, скажем, пальцы на ногах или волосы на голове. Они воспринимали нижнее белье так, как будто это была их кожа, только с пуговицами.
Если бы в те времена кто-нибудь появился на людях в боксерских трусах или в купальнике, с дамами приключился бы приступ меланхолии, а джентльмены пришли бы в ярость. Что такое «приступ меланхолии», в точности неизвестно, поскольку в наше время не сохранилось такой общественной прослойки, как дамы, а с ними сошла со сцены и «меланхолия» со всеми ее свойствами.
Когда с дамой приключалась такая неприятность, как приступ меланхолии, перед ее носом полагалось помахать небольшой бутылочкой с этикеткой «Нюхательная соль».
С этим препаратом произошло то же самое, что и с приступами меланхолии: его больше не существует в природе. Равно как и соли для купания. Вместо этого используется пена для ванны или гель. Согласитесь, что это наводит на кое-какие размышления.
Одним словом, когда Эдди вышел из экипажа возле придорожной гостиницы под названием «Придорожная гостиница», он почувствовал себя таким голым, какими ощутили бы себя мы, окажись кто-нибудь из нас на его месте в чем мать родила (наручные часы не в счет), хотя на мальчике было больше одежды, чем бывает на нас, когда мы загораем на пляже.
Эдди ожидал, что местные жители — хозяин гостиницы и его жена, мистер и миссис Лоуф, — придут в негодование. Но ничего подобного не случилось.
— Это мистер Эдди, — представил его Безумный Дядя Джек, слезая с козел и становясь рядом со своим внучатым племянником. — Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ему отвели место на конюшне, и приготовьте две комнаты: одну для меня и моей достойной жены, а другую — для моей лошади.
— Все будет исполнено точно так, как вы сказали, Безумный мистер Диккенс, — отозвалась миссис Лоуф. Было ясно, что она хорошо знакома с Безумным Дядей Джеком, но Эдди посчитал, что эта женщина поступила невежливо, назвав его двоюродного дедушку Безумным, поскольку она не являлась членом семьи. — Проходите, гости дорогие… хотя лучше бы вы здесь не останавливались, а проехали мимо.
Пока жена мистера Лоуфа показывала комнаты двоюродной бабушке и двоюродному дедушке Эдди, сам хозяин повел мальчика на конюшню.
— Вы будете спать здесь, сэр, — сказал он, делая неопределенный жест рукой. — Тут полно соломы, так что тепло и уют вам обеспечены.
— Но почему я должен спать на конюшне, в то время как лошадь будет почивать в гостинице? — спросил Эдди, стараясь говорить рассудительно, чтобы не показаться хозяину плаксивым и беспомощным ребенком.
— Не исключено, что ваш двоюродный дедушка может позволить себе только две комнаты, — высказал предположение хозяин гостиницы. — К тому же он совершенно сумасшедший; это факт, установленный медициной.
— Это сильный аргумент, — кивнул головой Эдди, которого немного знобило.
— Известно ли вам, мистер Эдмунд, что ваш двоюродный дедушка никогда не оплачивает счетов? — поинтересовался мистер Лоуф.
— Тогда почему вы его принимаете? — спросил Эдди.
— Видите ли, он все же платит за постой, но не деньгами, — пояснил хозяин. Дойдя до подходящей (по его мнению) кучи соломы, он поставил на нее сундучок Эдди.
— Чем же он платит, если не деньгами? — спросил Эдди Диккенс, лихорадочно откидывая крышку сундучка и натягивая на себя тот предмет одежды, который первым попался ему под руку. Это оказалась черная пижама, связанная из грубой шерсти согласно одному из Предписаний доктора Маффина. Теперь мальчик почувствовал себя не таким голым. — Чем же, если не деньгами? — повторил он свой вопрос.
— Как правило, вяленой рыбой, — сообщил хозяин гостиницы. — Два сушеных хека за двухместную комнату и половина палтуса — за одноместную. Это тариф за одну ночь. Я никогда не просил его платить рыбой и не подтверждал своей готовности принимать оплату рыбой; тем не менее он всегда платит именно таким образом.
— И что вы делаете со всей этой вяленой рыбой? — поинтересовался Эдди, садясь на крышку своего дорожного сундучка.
— Я посылаю ее вашему отцу, и, зная тариф нашей гостиницы и обыкновение вашего дедушки расплачиваться рыбой, он делает перерасчет и высылает мне соответствующую сумму денег. Короче говоря, я шлю ему рыбу, а он мне деньги.
— Вы знакомы с моим папой? — разволновался Эдди.
Хоть он расстался со своими родителями сравнительно недавно (не прошло и суток с тех пор, как он покинул родительский кров), но уже успел соскучиться по ним. Если не считать нынешнего путешествия, Эдди за всю свою жизнь всего два раза выезжал из дома; поэтому немудрено, что он чувствовал себя покинутым и одиноким.
В первый раз его послали из дома на море, когда ему исполнился один год, и он жил там, пока не пришла пора поступать в школу. Во второй раз он провел вне дома период от начала учебы до того дня, когда ему исполнилось десять лет. Принимая во внимание все вышесказанное, не следует удивляться, что он почувствовал себя неуютно на конюшне «Придорожной гостиницы».
— Нет, я не имею чести быть знакомым с вашим отцом лично, мистер Эдмунд, — ответил мистер Лоуф. — Но мы ведем с ним оживленную переписку.
— Вот оно что! — воскликнул Эдди. — Теперь я начинаю понимать, откуда берутся странные пакеты, которые мой папа поспешно уносит к себе в кабинет. Мне всегда казалось, что от них пахнет вяленой рыбой. — В глазах мальчика загорелись искорки.
— В ваших глазах загорелись искорки, — сообщил ему хозяин гостиницы. — Как бы вы не спалили мне конюшню…
— Не тревожьтесь, — успокоил его Эдди. — Это всего лишь фигура речи.
— А мне кажется, что все дело в животном магнетизме, — предположил мистер Лоуф.
В те стародавние времена много говорили об «электричестве» и «магнетизме», люди испытывали трепет перед такими вещами,