Эдди тут же убедился, что его двоюродные бабушка и дедушка тоже узнали мистера Памблснука, но они повели себя настолько странно, что сильно удивили Эдди — в миллионный раз с той минуты, как он отправился с ними в это безумное путешествие.
— О мистер Памблснук, вы поистине величайший из смертных, — пропела Безумная Тетя Мод, помогая извалявшемуся в пыли актеру-импресарио подняться на ноги. Она дернула его за плечи с такой силой, что он едва не врезался головой в бок экипажа.
Между тем Дядя Джек нагнулся и поднял с земли фальшивый револьвер.
— Ну и ловко же вы меня разыграли, сэр, — одобрительно хмыкнул он. — Признаться, я уже стал подумывать о том, как мы поделим между собой пожитки Эдди, когда вы его застрелите. — Дядя Джек подал актеру-импресарио фальшивую бороду, из которой торчало шестнадцать хвойных иголок и несколько осколков скорлупы совиного яйца. — Куда путь держите, мистер Памблснук? Почту за честь подвезти вас, если позволите.
Эдди впал в ярость. Он весь пылал от гнева. По-видимому, он был единственным, кому не пришелся по вкусу розыгрыш, но я не нахожу в этом ничего удивительного: ведь дуло револьвера было наставлено именно на него. То, что револьвер оказался предметом театрального реквизита, дела не меняло: страх, который испытал Эдди, был настоящим.
— Что все это значит? — не смог скрыть своего возмущения Эдди. — С какой стати замаскированный под разбойника мистер Памблснук разгуливает по большой дороге, пугая беззащитных маленьких детей вроде меня?
— Ты сказал «замаскированный», мой мальчик? — отозвался мистер Памблснук, драматически приподнимая одну бровь (вы сомневаетесь в том, что брови могут выглядеть драматически, потому что не видели мистера Памблснука). — Маскируются преступники, дитя мое. Маскируются шпионы. А это не маскировка, дорогой мой Эдмунд. Это костюм. Просто я вошел в образ.
— Но вы же не на сцене, — возразил Эдди и поспешно добавил к произнесенной фразе слово «сэр».
Здесь мне придется прервать ход повествования и сделать кое-какие разъяснения. Дело в том, что актеры очень любят цитировать драматурга по фамилии Шекспир. Они делают это не только на сцене, во время спектакля по пьесе Шекспира (что представляется мне вполне естественным), но и в обыденной жизни, при каждом подходящем и неподходящем случае. Одно особенно часто цитируемое актерами высказывание Шекспира звучит так: «Весь мир — театр, и люди в нем актеры». Возможно, вам покажется, что бывают стихи и получше. Но, скорее всего, вы подумаете, что и сами могли бы сочинить подобное высказывание. Вся беда в том, что Шекспир сочинил его раньше, и с этим уже ничего не поделаешь.
Кто помнит фамилию человека, который ступил на Луну вторым? Никто не скажет вам, кто занял второе место на географической викторине в прошлую среду. Никто не помнит даже, проводилась ли эта викторина вообще. Так что нам придется смириться с мыслью, что человек по фамилии Шекспир нас опередил, а поскольку эти слова относятся к актерам, нет ничего удивительного в том, что именно актеры обожают их цитировать.
Теперь вы готовы к тому, чтобы, вернувшись к высказыванию Эдди, представить себе, как обрадовался мистер Памблснук, когда его услышал.
Для тех, кто слишком ленив, чтобы вернуться на предыдущую страницу, повторю, что сказал Эдди. Он сказал:
— Но вы же не на сцене… сэр.
Можете не сомневаться, что в глазах мистера Памблснука загорелся огонек. Реплика Эдди предоставила ему прекрасную возможность ответить со всем блеском, на какой он был способен.
— Чтобы рассеять твое недоумение, приведу слова нашего бессмертного барда: «Весь мир — театр, и люди в нем актеры», — продекламировал мистер Памблснук. — Вот так-то, мой мальчик.
Должен признать, что эта реплика произвела на Эдди сильное впечатление. Он не имел ни малейшего понятия, о каком «бессмертном барде» шла речь (откуда ему было знать, что среди бродячих актеров именно так принято называть мистера Шекспира?), но смысл произнесенных слов поразил его и на некоторое время лишил дара речи.
— Для хорошего актера самое главное — это войти в образ, — сел на своего конька мистер Памблснук. — Важно проникнуть в смысл роли задолго до того, как она будет сыграна на сцене. Например, когда я готовился сыграть роль лосося в пьесе «Ловись, рыбка большая и маленькая», мне пришлось целый месяц провести в ванной, и все это время я не ел ничего, кроме ручейника и муравьиных яиц.
С этими словами актер-импресарио залез в экипаж и сел рядом с Безумной Тетей Мод, которая уже успела вернуться на свое прежнее место. Нисколько не изменившийся Малькольм лежал у нее на коленях.
— Я помню то золотое время, когда вы готовились исполнить роль похитителя в пьесе «Свяжи меня по рукам и ногам», — проворковала Безумная Тетя Мод, в голосе которой прозвучало искреннее восхищение. — Та уловка, при помощи которой вы заманили французского дипломата к себе в подвал, была отмечена печатью гения! Помнится, вы продержали его взаперти целую неделю. Какой позор, что полицейские не оценили вашего таланта и арестовали вас за день до премьеры.
— Это была большая потеря для театра, — согласился актер-импресарио и скорбно покачал головой.
Эдди сел на свое прежнее место и закрыл за собой дверцу экипажа. В его груди клокотала обида. Но мальчику приходилось сдерживать себя: мистер Памблснук был, по-видимому, хорошим знакомым его двоюродных дедушки и бабушки, из чего с неизбежностью следовало, что он такой же сумасшедший, как и они.
Приют святого Вурдалака
Эпизод 6,
в котором гуси спасают Рим
Любая история рассказывается с определенной точки зрения. Рассказчик (которым в данном случае являюсь я) ведет повествование тем или иным способом и старается придерживаться тактики, избранной с самого начала.
Если не считать небольшого отступления в ванную мистера и миссис Диккенсов, эта история рассказывается с точки зрения бедняги Эдди. Куда он, туда и мы. Когда он садится в экипаж, мы следуем за ним. Когда он ночует на конюшне «Придорожной гостиницы», мы тоже проводим там всю ночь. Когда он смотрит в дуло поддельного револьвера, мы не убегаем, а остаемся с ним.
Но у нас нет повода гордиться своим самообладанием. Если бы револьвер был настоящим, да еще заряженным настоящей пулей, застрелен был бы Эдди, а не мы. Это он истек бы кровью, в то время как мы не подвергались бы никакой опасности. Не скрою, мне очень хотелось бы сочинить книгу, в которой пуля попадает в читателя, когда он доходит до 67-й страницы. Но когда я представляю себе, какой ропот возмущения прокатится по книжным магазинам и публичным