Как и большинство любителей, я нескладно барабанил по клавиатуре тонального органа Хаммерштейна, и даже получал от этого занятия удовольствие. Хотя называть это творчеством было бы глупо. Можно, конечно, преуспеть в новых формах стимуляции мозга и сформировать в своей голове совершенно новые эмоции. Эмоции, которые там иным путем никогда бы не возникли. Теоретически вы можете даже преуспеть, придумав комбинацию, погружающую вас в состояние нирваны, как преуспели на этом поприще обе корпорации — Хаммерштейна и Вальтейфеля! Но это уже не музыка, а, скорее, новая разновидность наркоты, дарующая уход от действительности. Кому это нужно?!
— Да мне это нужно! — Мори прокричал эти слова, окончательно утратив всякую надежду, пошел и нанял инженера-электронщика, уволенного из Федерального космического агентства. Мори, видимо, расчитывал что тот наскоро соорудит для нас новую версию органолы.
Конечно, Боб Банди, может, и гений по части электроники, но опыта по конструированию органол у него не было никакого. На прежнем месте он разрабатывал по заказу правительства контуры для симулакров. Симулакры — синтетические человекоподобные существа, я всю жизнь считал их роботами: время от времени их запускают в космос с мыса Доброй Надежды, используют для освоения Луны.
Причины, по которым Банди выперли из Космического агентства — тайна, покрытая мраком. Правда, он любит пропустить рюмашку, но это не отражается на его работе. Еще он шляется по бабам — так кто из нас без греха? Вероятнее всего, его выкинули за неблагонадежность: нет, он не фашист и не коммуняка. Банди никогда в жизни даже и не догадывался о существовании каких-то там политических идей. Неблагонадежность его заключалась в психических отклонениях: с первого взгляда было понятно, что перед вами — явный шизоид. Он мог, к примеру, исчезнуть вдруг без всякого предупреждения, чтобы маленько побродяжить. Одет он всегда в какое-то грязное тряпье, немыт, нечесан, небрит — в общем, не на что глаз положить. По его физиономии вечно блуждала глупая, бессмысленная ухмьыка. Одним словом, таких, как он, спецы из Бюро психического контроля называют «больными в стадии распада личности». Говорит он невнятно, на вопросы отвечает не сразу или вообще игнорирует их. Но зато Боб на все руки мастер и в работе равных себе не имеет. Вот почему закон Макхестона не коснулся его.
Как бы то ни было, Банди работал на нас уже в течение многих месяцев, однако особых результатов что-то не замечалось. Правда, в основном с ним занимался Мори, пока я колесил по стране.
— Ты цепляешься за бандуры с клавиатурой, — поддел меня Мори, — только потому, что их мастерят твои папаша и брат. Именно поэтому ты не хочешь взглянуть правде в лицо.
— Ты используешь аргументы ad hominum.[2]
Да брось ты свои талмудизмы, — парировал Мори. Видно было, что ребята и правда здорово врезали: пока я мотался по дорогам, крутил баранку тяжеленного трейлера, они тут лакали выдержанный бурбон.
— Ты что же, в кусты отползаешь? Тебя не устраивает наше партнерство? — спросил я. В тот момент оно меня тоже не устраивало, из-за пьяного наезда Мори на мою семью и нашу фабрику.
— Подожди, не кипятись. Я хочу, чтобы до тебя дошло: новости из Валлехо означают одно — наше главное изделие с треском накрылось, — ответил Мори. — Даже несмотря на свои шестьсот тысяч возможных тональностей, пусть их никогда и не слышало человеческое ухо. Ваше семейство просто помешано на убойных шумовых эффектах, которые издает твоя электронная куча дерьма! И у тебя еще хватает наглости называть это музыкальным инструментом! Вы, Роузены, начисто лишены слуха! Даже если ты мне подаришь ваш электронный орган стоимостью в шестнадцать тонн баксов, я и то не поставлю его у себя дома. Лучше уж парочку отбойных молотков туда приволоку!
— Ладно, — взорвался я, — ты, долбаный меломан! У моего органа, кстати, тональностей не шестьсот, а семьсот тысяч!
— Твои усиленные контуры все равно ничего кроме безумного воя не издают. Как бы ты его ни улучшал, там не мелодия, а зоопарк сплошной какой-то!
— Кое-кто все же умудряется сочинять на нем музыку, — возразил я.
— Сочинять?! Это все равно что варить на этой фигне микстуру от плоскостопия! Говорю тебе, Льюис, лучше спали к чертям собачьим ту часть вашей фабрики, где делают эти штуки, или, черт тебя дери, измени ее профиль. Пусть выпускает что-нибудь новенькое, полезное, на что человечество могло бы положиться на протяжении своего мучительного восхождения к вершинам будущего. Ты понял? — Он нетвердо качнулся, тыча в меня длинным пальцем. — Мы уже на небе. Вовсю шпарим к звездам. Нет больше пределов для человека, слышишь?
— Слышу, — отозвался я. — Только позволь тебе напомнить: предполагалось, что именно ты и Боб Банди родите что-нибудь новенькое. Вроде бы девять месяцев прошло, а младенца я что-то не вижу!
— Отчего же, мы тут кое-что сделали, — возразил Мори. — И когда ты ЭТО увидишь, то согласишься, что ОНО смотрит в будущее!
— Ну так давай показывай, что там у тебя за ЭТО!
— Идет. Мы съездим на фабрику — твой папа и брат Честер наверняка там. Иначе будет нечестно: ведь именно им придется ЭТО выпускать.
Боб Банди стоял рядом со стаканом в руке и скалил зубы в своей подлой манере. Наши постоянные склоки наверняка действовали ему на нервы.
Я обратился почему-то к нему:
— Мужики, у меня такое ощущение, что вы собираетесь нас разорить.
— Мы разоримся в любом случае, — проворчал Мори, — если будем возиться с твоей органолой или еще какой-нибудь хреновиной, которую наслесарит твой братец Честер.
Мне нечего было возразить, и с мрачным видом я плеснул себе выпивки.
Глава 2
«Ягуар» — старинное громоздкое авто, коллекционный экземпляр: противотуманные фары, решетка как у «роллс-ройса», кожаные сиденья цвета орехового дерева, масса внутренних светильников. Эта игрушка досталась Мори в отличном состоянии, хотя была выпущена Бог знает когда. Мори обхаживал ее, как ребенка, но тем не менее мы не смогли выжать из этого драндулета