— Кто бы они ни были, — продолжал Николас, — я должен доверять им. У меня нет иного выбора. Я все равно сделаю все, что они захотят.
— Думаю, ты поймешь, когда включится программа, — сказал я. Если — отрезвляющая мысль — он вообще запрограммирован.
— Думаешь, пойму? Я буду слишком занят.
Это меня напугало: вот он молнией приходит в движение, будто взрывается, и ничто не в силах его остановить.
— Они… — начал было Николас.
— Пожалуйста, не называй их «они», — попросил я. — Это действует мне на нервы. Было бы гораздо лучше, если бы ты говорил «он».
— Я говорю «они», — объяснил Николас, — потому что видел их несколько. Женщину, мужчину. По меньшей мере двух.
— Как они выглядели?
Николас помолчал.
— Ты понимаешь, разумеется, что это было во сне. Там все искажено. Наше сознание возводит барьеры.
— Для самозащиты, — кивнул я.
— У них по три глаза: два обычных, а третий не со зрачком, а с линзой. Прямо посреди лба. Этот третий глаз видит все. Его можно включать и выключать, и когда он выключен, то совершенно пропадает. Становится невидим. Тогда, — Николас судорожно вздохнул, — они ничем от нас не отличаются. Ничем.
— Боже милосердный…
— Да, — мужественно произнес Николас.
— Они способны говорить?
— Они были немы. И глухи. В таких сферических камерах, вроде батискафа, оплетенных проводами — всякое там электронное оборудование, чтобы они могли общаться с нами, чтобы их мысли превращались в слова, которые мы слышим и понимаем, и чтобы они могли понимать нас. Это им дается с трудом, с большим напряжением.
— Не уверен, что я хочу знать.
— Черт побери, да ты же об этом все время пишешь! Я наконец прочитал кое-какие твои…
— Я пишу фантастику. Вымысел.
— У них увеличенные черепные коробки, — сказал Николас.
— Что? — переспросил я. Я не поспевал за ним. Все это было для меня чересчур.
— А как иначе поместился бы третий глаз? Массивный удлиненный череп — как у египетского фараона Эхнатона. И у двух его дочерей. А у его жены череп был самый обычный.
Я распахнул дверь и вернулся в гостиную, где сидела Рэйчел.
— Он свихнулся, — пробормотала она, не отрываясь от книги.
— Точно, — сказал я. — Совсем спятил. Вот только не хотел бы я здесь оказаться, когда сработает его программа.
Рэйчел, промолчав, перевернула страницу.
Выйдя вслед за мной из спальни, Николас приблизился к нам, протягивая в руке клочок бумаги.
— Вот этот знак они показывали мне несколько раз — две пересекающиеся дуги. Гляди. Немного похоже на знак рыбы у ранних христиан. Интересно, что если одна дуга…
Откуда-то из загадочного изображения в лицо Николаса ударил багровый луч света. Он закрыл глаза, скривился от неожиданности и боли, выронил листок бумаги и быстро приложил руку ко лбу.
— У меня вдруг страшно разболелась голова…
— Вы видели этот странный луч света? — воскликнул я.
Рэйчел отложила книгу и встала.
Николас отвел руку, открыл глаза и поморгал.
— Я ослеп, — хрипло произнес он.
Наступила тишина. Все мы стояли молча, не шевелясь.
— Нет, никакого луча я не видел, — наконец проговорил Николас. — А теперь вижу розовые пятна… Кое-что становится понятным.
К нему подошла Рэйчел, мягко взяла его за плечо.
— Ты лучше присядь.
Странным, почти механическим голосом Николас нараспев произнес:
— Рэйчел, у Джонни есть врожденный дефект.
— Доктор сказал, что он совершенно…
— У него паховая ущемленная грыжа в мошоночном мешочке. Требуется срочное хирургическое вмешательство. Немедленно позвони доктору Эвенстону. Скажи, что ты везешь Джонни в приемный покой больницы святого Иуды в Фуллертоне. Вели ему ждать там.
— Прямо сейчас, ночью? — ошеломленно пролепетала Рэйчел.
— Джонни грозит смерть. — И, закрыв глаза, Николас повторил свое сообщение, слово в слово, с той же интонацией.
Глядя на него, я испытывал странное чувство: как будто, несмотря на то что его глаза закрыты, Николас видит произносимые слова, читает их словно по шпаргалке.
Я поехал вместе с ними в больницу. Машину вела Рэйчел; Николас из-за продолжающихся перебоев со зрением сидел рядом, держа на руках малыша.
Их лечащий врач, доктор Эванстон, явно раздраженный, ждал в приемном покое. Сперва он заявил, что несколько раз внимательнейшим образом осматривал Джонни на предмет возможной грыжи и ничего не обнаружил; потом взял ребенка и куда-то с ним исчез. Шло время. Когда наконец доктор Эванстон вернулся, он неохотно признал, что при обследовании ребенка действительно обнаружена паховая грыжа и в связи с возможностью ущемления требуется срочная операция.
На обратном пути в Пласенсию я спросил:
— Кто эти люди, эти голоса?
— Друзья, — коротко ответил Николас.
— Они явно пекутся о твоем благополучии. И благополучии твоего ребенка. Причем обладают большой силой!
— Они не исцелили Джонни, а просто передали мне информацию, — сказал Николас. — Если…
— Именно исцелили, — подчеркнул я и развил свой тезис. Доставить ребенка к врачу и обратить его внимание на врожденный дефект — что это, как не исцеление? Зачем прибегать к сверхъестественным силам, когда под рукой обычные средства? Я припомнил, что сказал Будда, увидев, как некий предполагаемый святой идет по воде: «За грош я мог бы переправиться на пароме». Даже для Будды практичнее было бы пересечь реку нормальным способом.
Николас не понял моей мысли; он, казалось, до сих пор не пришел в себя: все потирал лоб и глаза, а Рэйчел вела машину.
— Информация была передана разом, так сказать одним залпом, в компьютерной науке это называется аналоговый метод, в отличие от цифрового, — промолвил он.
— Ты уверен, что они друзья? — резко спросила Рэйчел.
— Любой, кто спасет жизнь моего мальчика, мне друг, — ответил Николас.
— Если они способны передать столь исчерпывающую и точную информацию прямо тебе в голову одной вспышкой света, — заметил я, — то тем более могли дать тебе знать, кто они такие, откуда и чего хотят. А раз ты сомневаешься, значит, эти сведения умышленно утаивают.
— Если бы я знал, — ответил Николас, — я мог бы рассказать. Они не желают…
— А почему? — перебил я.
— Это противоречит их целям, — произнес Николас, подумав. — Они выступают против… — Его голос затих.
— Оказывается, ты многого мне не говорил, — сказал я.
— Все записано там, на страницах книги. — Николас помолчал, затем продолжил: — Им приходится действовать очень осторожно. Иначе все провалится. — Он не стал пояснять. Очевидно, и не знал-то больше ничего. То, чем он располагал, состояло скорее всего из догадок, появившихся за долгие месяцы размышлений.
Во мне давно уже назрела целая речь. Теперь я дал себе волю:
— Существует вероятность — правда, надо отметить, очень небольшая, — что ты имеешь дело с явлениями религиозного характера, непосредственно общаешься со Святым Духом, проявлением самого Господа Бога. Мы все из Беркли, там выросли и невольно ограничены мирскими взглядами университетского городка; мы не расположены к теологическому восприятию мира. Но исцеление, насколько мне известно, типичное чудо Святого Духа… Слышал какие-нибудь незнакомые языки? — спросил я Николаса. — У себя в голове?
Он замялся и наконец кивнул.
— В снах.
— Глассолалия?
— Древнегреческий. Проснувшись, я как-то записал несколько слов — в таком виде, как запомнил. У Рэйчел