На восьмой день, когда ветер утих и люди и животные, как обычно, показались из своих убежищ, чтобы вдохнуть свежего воздуха, одного среди них не было — старого Муссы. Его сердце не выдержало безумства стихии.
Его голову укрыли белой простыней, и так сидел он, как привидение, два дня в своем высоком кресле, повернутый лицом в сторону Мекки, потому что места для носилок в доме не было, а человек, готовящий покойников, нашел время лишь позже. Слишком много жизней унес с собой ветер.
Впервые Омар увидел смерть совсем близко, и мертвый Мусса под белой простыней привел его в такой ужас, что он сбежал к Хасану и поклялся, что никогда более не войдет в дом с покойником.
— Глупец! — разбушевался тот. — Ты что думаешь, что глубокой ночью, когда воют шакалы, он поднимется и пройдет сквозь двери или вознесется на небо, как это утверждают неверные? — И он сплюнул в песок.
Омару стало стыдно; он стыдился своего страха, а боялся — неизвестного.
— Что говорят неверные? — спросил он внезапно.
— Ах, вот оно что! — Хасан ответил неохотно и вытер лоб рукавом; затем качнул головой в сторону «Мена Хаус»: — Одни неверные: англичане, французы, немцы. Одни евреи и христиане! — И он вновь сплюнул, как будто произнесенное вызывало у него отвращение.
— Но ты живешь за счет этих неверных! — воскликнул Омар. — Как ты можешь их презирать?
— Аллаху ведомы мои дела, — ответил Хасан, — и он до сих пор не дал мне знать, что я ему неугоден.
— Значит, я поступаю согласно его воле.
Микасса пожал плечами и потянулся.
— Что мне делать? Если Аллах не желает, чтобы я просил милостыню и крал, он должен быть доволен, что я чищу обувь неверных. — При этих словах он вновь начал стучать щеткой по ящику. «Polishing, polishing, Sir!»
Высокий мужчина, одетый в униформу цвета хаки, вышел из отеля, взглянул на солнце, расплывшееся в мареве на западном склоне неба и, направившись к Хасану, поставил ногу на его ящик. Хасан принялся за работу, сопровождая ее театральными жестами и изображая танцора с саблей.
— Достойный господин, — обратился Хасан к Омару, не отрываясь от работы, — это видно по его обуви.
— Неверный в хорошей обуви! — поправил его Омар.
Мужчина громко засмеялся, и оба испугались, так как, по-видимому, тот понимал их язык. Он же, достав старую трубку, бережно раскурил ее и обратился к Хасану: «Ты ведь многих знаешь здесь, старик?»
Хасан преданно кивнул:
— Многих, о Саид.
— Слушай, старик, — начал достойный господин, — я профессор, собираюсь провести в Египте несколько лет. Я ищу помощника, молодого крепкого мужчину, который бы исполнял мои поручения, провожал на рынок мою жену, понимаешь?
— Понимаю, о Саид.
— Ты знаешь кого-нибудь, кто бы мне подошел?
— Нужно подумать, о Саид; но я уверен, что найду кого-нибудь.
— Прекрасно, — ответил достойный господин и бросил инвалиду монету. — Было бы неплохо, если бы ты нашел двоих-троих на выбор. Они должны быть завтра в это же время здесь, возле отеля. — Не попрощавшись, он подошел к одной из повозок, стоявших у отеля, и исчез.
Омар сел на ящик Хасана и посмотрел на старика:
— Возьмет ли он меня, этот неверный Саид?
— Тебя? Ya salaam — о небо!
Омар опустил голову. Реакция Хасана обидела его, и он был готов расплакаться.
Увидев, как обидел мальчика, Хасан схватил его за плечи и встряхнул, как молодое деревце: «Ну, хорошо, хорошо!»
На следующий день Хасан дремал перед входом в «Мена Хаус», когда к нему приблизился достойный господин в сопровождении женщины.
— Надеюсь, успех сопутствовал тебе, старик?
— Inscha’allah — На все воля Аллаха! — ответил Хасан. — Он в зале отеля.
В зале перед ними предстал Омар. Неуклюже поклонившись, он сказал: «О Саид, я буду тебе служить. Меня зовут Омар».
Приятный господин переглянулся с приятной дамой, затем оба взглянули на мальчика, в смущении стоявшего перед ними и силившегося улыбнуться.
— Ты здесь единственный? — спросила женщина на прекрасном арабском языке.
— Я единственный, о Сити.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать, о Сити.
— Четырнадцать. И ты думаешь, тебе под силу то, что я могу поручить тебе?
— Думаю, да, о Сити.
Достойный господин не торопясь раскурил трубку:
— А как отнесутся к этому твои родители?
— У меня нет родителей, — ответил Омар. — Мой приемный отец, воспитавший меня, умер, и сводные братья выгнали меня. Наудачу Хасан предложил мне временное убежище; я даже представить себе не мог, что мне дальше делать.
Господа продолжили диалог на английском, которого Омар не понимал, причем госпожа постоянно качала головой. Омар еще никогда не видел такую красивую женщину вблизи. На ней было длинное, пурпурно-лиловое платье с воротником цвета охры. Талия была затянута так узко, что, казалось, взрослый мужчина мог бы обхватить ее ладонями. Под оборкой подола платья виднелись застегнутые на пуговицы сапожки в тон платья. Но больше всего Омара поразило то, что кожа ее лица была светлой и нежной, на ней не было и следа горячего египетского солнца, обжигавшего лица местных женщин.
— Ну, хорошо, — сказал достойный господин, — ты будешь получать двадцать пиастров жалованья, а также еду и жилье. Будь готов, завтра утром мы отправляемся в Луксор. Ровно в десять жди у входа в отель. — И, не произнеся более ни слова, господа исчезли.
Inscha’allah. Омар стоял неподвижно, как мангровое дерево, ему казалось, что он спит, его мысли мешались, а в голове звучали слова микассы: «Твоя жизнь предначертана, как путь звезд».
— Эй, ты, убирайся! — Грубый голос служащего отеля привел Омара в чувство. Длинный парень нанес ему удар палкой по спине. Сам по себе удар не причинил боли. Больно было оттого, что его выгоняли как собаку.
Перед входом в отель ждал Хасан.
— Хасан, — закричал Омар, — они взяли меня!
— Я знаю, — ответил тот, и улыбка расплылась на его лице. В руке его были зажаты десять пиастров. — За посредничество.
Ночью Омар проскользнул к своему убежищу позади дома Муссы, чтобы забрать припрятанное там — плоды многолетних трудов, жалованье за его работу. Мешочек был тяжел, и Омара переполнила гордость. На следующий день с самого утра он ждал перед входом в «Мена Хаус». Слова «десять утра» для него ничего не значили. Ни один погонщик верблюдов в мире не знает, что такое часы, и не ориентируется по ним. Омар сел в тени стены, положил возле себя свое богатство и стал ждать появления господ.
Подъехал экипаж, и появился Саид. Служащие отеля засуетились, принося ящики и чемоданы, покрытые пестрыми картинками, и начали нагружать экипаж. Омар подошел и пожелал доброго утра господину. Его никто даже взглядом не удостоил. Когда весь багаж был погружен, появилась женщина в узком дорожном костюме и с зонтиком в руке, и Саид помог ей