Охваченный новым, еще более сильным приступом страха, Лука пожалел, что все же не решился попытать счастья и прыгнуть в реку. Их окружили с полдюжины мужчин весьма мрачного вида, явно поджидавшие именно их, и едва лодочник успел ухватиться за потертое кольцо, вделанное в стену, как эти люди выдернули Луку из лодки, поставили на ноги и подтолкнули в сторону какого-то узкого темного коридора. Он скорее почувствовал, чем увидел по обе стороны от себя толстые каменные стены, а под ногами гладкий деревянный пол. Лука шагал, отчетливо слыша в тишине собственное дыхание, ставшее хриплым от снедавшего его страха. Они прошли совсем немного и остановились перед массивной деревянной дверью, один раз постучали и стали ждать.
Потом откуда-то из-за двери донеслось: «Входите!» – и сопровождавший Луку стражник, настежь распахнув дверь, с силой втолкнул его внутрь. Лука вошел и тут же замер с бешено бьющимся сердцем, ослепленный неожиданно ярким светом – в помещении горели по меньшей мере несколько дюжин восковых свечей. Дверь у него за спиной тихо закрылась, и он, проморгавшись, увидел, что прямо перед ним за столом сидит какой-то человек, склонив голову над ворохом исписанных листов.
Больше в помещении он никого не заметил. Человек за столом был в роскошном бархатном плаще темно-синего цвета, казавшегося почти черным; низко надвинутый капюшон полностью скрывал его лицо. Лука стоял как вкопанный и судорожно сглатывал, пытаясь подавить охвативший его страх. «Что бы ни случилось, – думал он, – я не стану униженно молить этих людей сохранить мне жизнь! Я постараюсь собрать все свое мужество и лицом к лицу встречу то, что меня здесь ожидает, даже самое страшное. Я не стану хныкать, точно девчонка, я не посрамлю ни себя, ни своего стойкого, мужественного отца!»
– Ты, конечно же, хочешь знать, почему ты здесь оказался, что это за место и кто я такой? – спокойно сказал человек, сидевший за столом. – Все это я тебе объясню. Но прежде ты должен дать мне подробный ответ на каждый из тех вопросов, которые я сейчас задам. Ясно?
Лука кивнул.
– Только ни в коем случае не лги. Здесь твоя жизнь буквально висит на волоске, а догадаться, какие именно ответы мне хотелось бы от тебя услышать, ты никак не можешь. Так что имей в виду: лучше отвечать правдиво. С твоей стороны было бы весьма глупо погибнуть из-за собственной лжи.
Лука попытался кивнуть, но не сумел, такая сильная его била дрожь.
– Тебя зовут Лука Веро, ты послушник монастыря Святого Ксаверия и был принят туда в возрасте одиннадцати лет, так? Три года назад ты стал сиротой, ибо родители твои умерли. Тебе тогда было четырнадцать, верно?
– Мои родители не умерли, а пропали, – возразил Лука и с трудом прокашлялся. – Они, возможно, и сейчас еще живы. Они были захвачены оттоманами[1] и проданы в рабство, но убитыми их никто не видел. И никто не знает, где они теперь. Но я надеюсь, что они все же остались в живых.
Инквизитор что-то быстро пометил на лежавшем перед ним листке. Лука следил за концом черного пера, быстро царапавшего по бумаге.
– Значит, ты все еще надеешься, – сказал инквизитор. – Надеешься, что твои родители живы и вернутся к тебе. – И слова эти прозвучали так, словно подобная надежда – либо величайшая глупость, либо полное безумие.
– Да, надеюсь.
– Ты был воспитан святыми братьями, ты поклялся в верности их ордену, и все же ты назвал подделкой – сперва в разговоре со своим духовником, а затем и с настоятелем монастыря – священную реликвию, которую они столь бережно хранят: ноготь распятого Христа.
В монотонном голосе инквизитора явственно звучало обвинение. Лука понимал, что это обвинение – в ереси, учитывая перечисление совершенных им проступков. И отлично знал, что единственное наказание за ересь – смерть.
– Я не имел намерения…
– Почему ты утверждал, что эта драгоценная реликвия – подделка?
Лука старался смотреть то на носки своих сапог, то на темный деревянный пол, то на тяжелый стол, то на оштукатуренные стены – куда угодно, только не в мрачное лицо того, кто тихим голосом задавал ему сейчас эти вопросы.
– Я обязательно попрошу у нашего настоятеля прощения и готов понести любое наказание, – сказал он. – Я вовсе не имел намерения высказывать еретические сомнения. Клянусь Господом, я не еретик. Я не хотел ничего плохого…
– Это мне судить, еретик ли ты. Я видел юношей и помоложе тебя, сделавших и сказавших куда меньше, чем ты, но и они потом на дыбе, рыдая, молили о снисхождении, когда с хрустом стали выворачиваться их суставы. Я не раз слышал, как взрослые мужи, куда умнее и лучше тебя, умоляли поскорее сжечь их на костре, ибо страстно мечтали о смерти как единственном избавлении от страшных мук.
Лука лишь покачал головой при мысли о святой инквизиции, способной решить его судьбу и вынести ему любой приговор именем Господа. И не осмелился вымолвить ни слова.
– Почему ты сказал, что реликвия – подделка? – повторил свой вопрос инквизитор.
– Я не хотел…
– Почему ты так сказал?
– В монастыре хранится кусочек Его ногтя, причем в длину он никак не меньше трех дюймов, а в ширину примерно четверть дюйма, – неохотно заговорил Лука. – Он достаточно велик, чтобы его можно было хорошо разглядеть, хотя теперь он оправлен в золотую раму, инкрустированную самоцветами. Но размеры его определить по-прежнему можно.
Инквизитор кивнул.
– И что же?
– В аббатстве Святого Петра тоже есть ноготь распятого Христа. И в аббатстве Святого Иосифа тоже. Я не раз ходил в монастырскую библиотеку, пытаясь выяснить, есть ли еще где-нибудь кусочки Его ногтей, и оказалось, что только в Италии их около четырех сотен, а во Франции еще больше; есть они и в Испании, и в Англии…
Инквизитор неприязненно молчал, явно ожидая продолжения.
– Я подсчитал примерную площадь этих кусочков, – несчастным тоном продолжал Лука. – И представил себе, какими должны были быть ногти, разломанные на столько кусков. Это же просто невозможно! Просто невозможно, чтобы столько реликвий было получено из ногтей одного распятого Христа. В Библии говорится: по одному ногтю с каждой руки и один с ноги. Значит, всего три. – Лука глянул в сумрачное лицо допрашивавшего его человека. – Это ведь не богохульство, ведь это написано в