Джек не видел, к кому обращается Неферет, но от ее слов у него мурашки побежали по всему телу.
Оцепенев на ступеньке лестницы, он беспомощно смотрел, как Неферет выходит из-под тени дерева. Ему казалось, что она уплывает прочь от него, к дорожке, ведущей к главному корпусу Дома Ночи. С какой-то отстраненной наблюдательностью Джек отметил, что движения Неферет больше походили на змеиные, чем на человеческие. На какой-то миг ему почудилось, будто она в самом деле ушла, и что он спасен.
Но, дойдя до дорожки, Неферет обернулась к нему и с тихим смехом покачала головой:
— Ах, мой милый мальчик! Знай, что ты очень облегчил мою задачу, отказавшись от моего предложения!
Она быстро махнула рукой в сторону меча. Вытаращив глаза, Джек посмотрел вниз, и ему показалось, будто что-то черное обвилось вокруг рукоятки клеймора. Затем меч медленно повернулся — раз, другой, третий — пока острие не оказалось направленным прямо на Джека.
— Вот ваша жертва! Вот тот, кого мне не удалось запятнать! Берите его в уплату моего долга Хозяину. Но дождитесь, пока часы пробьют ровно двенадцать. После этого он ваш. — Даже не взглянув на Джека, Неферет растворилась в темноте и скрылась в здании школы.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем школьные часы начали отбивать полночь. Джек заставил себя не думать о холодных, невидимых путах, сковавших его тело. Он был рад, что закольцевал «Притяженью вопреки» на повтор. Голоса Курта и Рейчел, поющих о преодолении страха, поддержали его в последние минуты жизни.
Когда раздался первый удар старинных башенных часов, Джек уже знал, что его ждет. Он знал, что ничего не сможет сделать, что его судьба решена. Поэтому, вместо бессмысленной борьбы, последних сожалений или бесполезных слез, он просто закрыл глаза, сделал глубокий вдох и с радостью вплел свой голос в дуэт Курта и Рейчел.
Я лучше пойду
Вопреки притяжению,
Прощай, поцелуй
Вопреки притяжению,
Наверное, рискну,
Вопреки притяжению
И тебе не вернуть меня вниз!
Когда нежный тенор Джека зазвенел в ветвях расколотого дуба, Неферет обернулась, ожидая, когда черная магия сбросит жертву с лестницы.
Тело Джека тяжело и страшно рухнуло с высоты на ждущий внизу клеймор, острое лезвие которого насквозь пронзило его шею, но прежде чем пришли боль, смерть и Тьма, душа Джека вырвалась на свободу.
Он открыл глаза и увидел, что стоит на прекрасном лугу у подножия дерева, как две капли воды похожего то, что расколол Калона, только этот дуб был целым и зеленым, а рядом с ним замерла женщина в сияющих серебряных одеждах. Она была так прекрасна, что Джек смотрел на нее, словно завороженный.
Он сразу ее узнал. Он всегда ее знал.
— Здравствуй, Никс, — тихо сказал он.
Богиня улыбнулась.
— Привет, Джек.
— Я умер, да?
Улыбка не исчезла с ее уст.
— Да, мое прекрасное, любящее, непорочное дитя.
Джек немного помолчал, а потом сказал:
— Кажется, быть мертвым не так уж плохо.
— Скоро ты узнаешь, что так оно и есть.
— Я буду скучать по Дэмьену.
— Ты будешь с ним. Некоторые души находят друг друга снова и снова. Ты будешь в их числе, обещаю.
— Я был хорошим в жизни?
— Прекрасным, сын мой!
С этими словами Никс, великая Богиня ночи, распахнула Джеку свои объятия, и ее прикосновение стерло из его души последние остатки смертной боли, печали и горечи, оставив в ней любовь — только любовь. И Джек познал настоящее счастье.
Глава 7
Рефаим
Перед появлением отца воздух изменился. Рефаим понял, что отец возвращается из Потустороннего мира в тот самый миг, когда это произошло. Разве могло быть иначе? Он был тогда со Стиви Рей. Как он почувствовал возвращение отца, так и она мгновенно узнала, что Зои вновь собрала свою душу…
Стиви Рей… Прошло всего две недели с тех пор, как Рефаим видел ее в последний раз, говорил с ней, касался ее, но ему казалось, будто прошла целая вечность.
Проживи он еще сотни лет, он все равно не смог бы забыть того, что произошло между ними перед возвращением отца. Тот человеческий парень, отразившийся в глади фонтана — это был он, Рефаим. Это было совершенно необъяснимо и, тем не менее, он знал, что это правда. Он дотронулся до Стиви Рей и на какой-то сумасшедший миг вообразил, что могло бы быть между ними…
Он мог бы любить ее. Он мог бы защищать ее. Он мог бы выбрать Свет, а не Тьму. Но все эти «если бы да кабы» не были и не могли быть реальностью.
Он родился из боли, ненависти, насилия и Тьмы. Он был чудовищем. Не человеком. Не бессмертным. Не зверем. Чудовищем.
Чудовища не мечтают. Чудовища не хотят ничего, кроме крови и смерти. Чудовища не знают — не могут знать! — ни любви, ни счастья. Они просто не созданы для этого. Нет у них такой возможности!
Но если это так, то почему он скучает по ней?
Откуда взялась эта жуткая пустота, поселившаяся в его в груди после ухода Стиви Рей?
Почему без нее он никак не может почувствовать себя полностью живым?
И, почему, почему он так хочет стать лучше, сильнее, мудрее и, главное, чище, ради нее? Может, он сходит с ума? Рефаим взволнованно мерил шагами открытую веранду заброшенного особняка Джилкриса. Стояла глубокая ночь, в музейном парке царила тишина, но из-за того, что коммунальным службам приходилось в спешке убирать последствия страшного ледяного дождя, днем здесь с каждым днем становилось все более шумно и беспокойно.
«Нужно улетать отсюда и подыскать себе другое место, — в который раз подумал Рефаим. — Надежное, спокойное убежище. Надо убираться из Талсы и обосноваться где-нибудь подальше от людей, благо, в этой огромной стране будет нетрудно подыскать что-нибудь подобное».
Он знал, что поступить так будет благоразумно и логично, но что-то заставляло его остаться. Рефаиму почти удалось убедить себя в том, что он не улетает из-за отца. Если Калона вернулся в мир живых, то он может возвратиться в Талсу, и Рефаим должен ждать его здесь, чтобы вновь обрести смысл и цель жизни. Но в глубине души пересмешник знал, что это неправда. Он не хотел покидать Талсу, потому что здесь жила Стиви Рей. Пусть им нельзя было встречаться, но Рефаиму хотелось знать, что она рядом, и он может прийти к ней, если посмеет.
Он продолжал нервно расхаживать взад-вперед, когда воздух вокруг вдруг стал тяжелым и густым, налившись бессмертной мощью, которую он знал так же хорошо, как собственное имя. Что-то рванулось в его груди, словно сила, плывущая через ночь, что была привязана к нему и использовала его, как якорь, чтобы подтянуться поближе.
Рефаим собрался душой и телом, сосредоточился на невидимой бессмертной магии и с радостью принял эту связь, невзирая на то, что она терзала его