– Ты должен сделать выбор, сын мой, но только не спеши. Рассуждай с осторожностью. Помни, как только выбор будет сделан, Зевс узаконит твою судьбу и твой путь будет предрешен.
Ахиллес усмехнулся, и это была юная и вольная усмешка.
– Я уже знаю свой путь, матушка!
Он вскинул руки к небу, запрокинул голову и закричал, будто вознося яростную молитву всем богам:
– Божественный Зевс, я благодарю тебя за предоставленный мне выбор! Я выбираю жизнь воина и вечную славу!
Небеса раскололись с оглушительным громом, гигантская молния, сверкая зигзагами, ударила Ахиллеса, наполнив его алой первобытной силой. Он стал вдруг взрослее, выше ростом, шире в плечах, он стал чем-то большим, нежели до этого момента. Его глаза запылали ржавым оттенком старой крови, губы растянулись, обнажив зубы в зверином оскале, и Ахиллес еще раз закричал, сообщая небесам о своем решении, только его голос звучал уже совершенно иначе:
– Я выбираю жизнь воина и вечную славу!
По щекам Фетиды катились слезы, когда она наблюдала, как ее сын выбирает такой скорый, такой близкий конец собственной жизни... Но он выглядел при этом как сверкающий золоченый божок, ее орленок... Гордый, прекрасный, яростный и бессмертный...
Вот только он не был бессмертным. И он должен умереть, едва начав жить. А ей придется увидеть, как он пылает и сгорает.
Склонив голову, Фетида послала на Олимп свою молитву – не выкрикнутую словами, но высказанную всей силой ее разбитого материнского сердца:
«Гера, богиня всех матерей, прояви жалость ко мне! И если такое возможно, позволь моему возлюбленному сыну познать любовь и мир до того, как он умрет. Афина, богиня войны и мудрости, прошу тебя всей моей бессмертной душой: хотя Ахиллес и выбрал жизнь воина, даруй ему мудрость пережить собственную юношескую глупость...»
В ясном греческом небе загрохотал гром, и Ахиллес расхохотался яростно и громко, не заметив прелестного павлина, внезапно появившегося рядом с матерью. Птица вытянула царственную шею и опустила сапфирово-синюю голову на бедро морской богини. А по другую сторону Фетиды появилась прекрасная сова, казавшаяся призрачной из-за белоснежного оперения. Мудрая сова заглянула в глаза Фетиды и величественно склонила голову перед морской богиней. И обе божественные птицы исчезли во вспышке бриллиантовых искр.
Тринадцать лет спустя
Гора Олимп
– Должна вам сказать, дорогие мои, эта Троянская война – сплошной геморрой, – заявила Венера, поглядывая на Афину.
– Ну, не понимаю, почему ты именно на меня так смотришь, – ощетинилась Афина.
– Афина, подруга моя, должно быть, все дело в том, что ты – богиня войны, – заметила Гера.
– Добавь сюда еще и твою одержимость Одиссеем и его безопасностью, что вовсе не помогает делам в Трое, – сказала Венера.
Она подняла пустой кубок и крикнула:
– У меня кончилась амброзия!
В ту же секунду галопом прискакал сатир с блестящим кувшином золотистого напитка богов. Венера послала воздушный поцелуй мужественному, весьма готовому услужить существу, и сатир задрожал от внимания богини, низко склонился, потерся носом о ее ноги и неохотно ускакал из комнаты.
– Ты просто портишь этих типов, – заявила Афина, провожая сатира хмурым взглядом, – И кстати, именно ты пробудила у Одиссея привязанность ко мне, помнишь? Так что наши отношения на самом деле возникли по твоей вине.
– Если бы ты не была такой чопорной, ты бы давно могла завести какие-нибудь отношения вместо многих десятилетий сексуальных разочарований, – проворчала Венера.
– Что такое? – прищурившись, спросила Афина.
– Я говорю...
– Что эта Троянская война давно уже всем чудовищно наскучила, – ловко перебила Гера, – Мне в особенности отвратительны последние слухи. Очень плохо, что Агамемнон и Менелай прокляли бедняжку Елену за то, что именно из-за нее началась эта война, хотя на самом деле виной тому их жадность до богатств Трои и чрезмерно раздутая мужская гордыня.
Афина многозначительно посмотрела на Венеру.
– Но разве ты не имеешь отношения к слепой страсти Париса к Елене?
Богиня любви деликатно фыркнула.
– Менелай был недоволен красотой Елены. Этот мужчина скучен и мелочен. И я сотворила маленькие любовные чары, чтобы заставить этого олуха ревновать. Я понятия не имела, что Парис окажется таким впечатлительным, а Елена – такой бедняжкой.
– Ну, какова бы ни была причина, – заявила Гера, – очень глупо, что греки возлагают вину за целую долгую войну на одну-единственную заблудшую женщину и на мужчину, который ее похитил.
– Мужчину? Парис не мужчина, он похотливый мальчишка, почему я и не считаю, что мои крошечные, незначительные чары могли создать такие неприятности. Как бы то ни было, глупо думать, что одна женщина могла стать причиной войны, и все же эти слухи несравнимы с тем, что люди говорят теперь. Вы еще не слышали, что троянцы заявили: это мы втроем спровоцировали всю эту путаницу Елена-тире-Парис? И чары ревности тут ни при чем.
– Но ты же не имеешь в виду ту историю с яблоком? – возмутилась Афина, – Сколько можно! Я услыхала эту диковинную сказочку несколько месяцев назад. Поверить не могу, что она опять всплыла и что ее повторяют!
– Как будто мы втроем действительно могли соревноваться в красоте! – фыркнула Гера.
– Ты ведь знаешь, это Эрида виновата, – сказала Венера, – Она разозлилась из-за того, что ее не пригласили на свадьбу Пелея и Фетиды, вот и начала распространять слухи. Я знаю, это именно она, потому что во всех сплетнях меня называют Афродитой. Это очень на нее похоже: запускать слушок, используя имя, которое меня раздражает. К тому же меня и не было на той дурацкой вечеринке.
– Эрида – богиня раздора, уж она-то знает, как вызвать раздражение, – усмехнулась Гера.
– Да, не приходится удивляться, что на многие праздники ее просто не приглашают, – сказала Венера.
– Сплетня гласит, что Венера – или, скорее, Афродита, – отдала Парису Елену в награду за то, что он счел ее самой красивой из нас троих, – сообщила Гера.
– Эту чушь я тоже слышала. И именно поэтому Троянская война меня уже довела до головной боли. Мне надоело, что греки и троянцы все сваливают на женщин, и на богинь в первую очередь. Милые мои, мы просто обязаны придумать что-нибудь такое, что поможет закончиться этой войнушке.
– Да она уже почти десять лет тянется! – сказала Гера. – И все эти годы были уж слишком длинными.
– Совершенно верно, – согласилась Венера.
– Согласна, – кивнула Афина.
– Но что мы можем с этим поделать? – Венера