Найти нам замену непросто. Как правило, люди считают этот открытый ветрам заброшенный мыс, на котором нет ни деревни, ни бара, ни магазина, слишком глухим местом. А мне нравится, хотя, даже на мой взгляд, здесь мрачновато. Год за годом море разрушает песчаные склоны. Иногда я стою на краешке, вглядываясь в море, и будто вижу, как огромная волна, белая и сверкающая, в бешенстве устремляется к берегу, чтобы, обрушившись на башни и пристройки, на церковь и дома, всех нас смыть. Вот деревушка, что стояла на озере Балларда, уже не первый век покоится на дне морском. Рассказывают, что ветреными ночами иногда можно услышать слабый звук церковных колоколов с погребенных под слоем воды башен. А то, что не забрало море, погибло при великом пожаре 1695 года. От старой деревни не осталось почти ничего, только средневековая церковь, которую мисс Арбетнот восстановила и сделала частью колледжа. А еще два полуразрушенных столба из красного кирпича перед главным корпусом – единственное, что уцелело от особняка времен Елизаветы I, который стоял на этом месте. Но лучше я расскажу про Рональда Тривза, погибшего мальчика. В конце концов, именно о его смерти дальше и пойдет речь.
Еще до начала следствия полиция интересовалась, насколько хорошо мы были знакомы. Подозреваю, что я знала его лучше, чем остальной персонал, но распространяться не стала. Да и рассказать могла немногое. Решила, что негоже сплетничать про студентов. Мальчика тут не особо любили, но я предпочла об этом умолчать. Проблема в том, что он здесь не вписался и, по-моему, об этом знал. Его отец – сэр Элред Тривз – руководит крупной компанией, производящей оружие. Рональд кичился, что он сын очень богатого человека. Это подчеркивали и вещи, которыми он владел. Он ездил на «порше», в то время как другие студенты довольствовались машинами подешевле или ходили пешком. Постоянно рассказывал, как отдыхал на дорогих курортах и в дальних краях, куда другие студенты не могли позволить себе съездить, по крайней мере не на каникулы. В некоторых колледжах это обеспечило бы ему популярность, но не здесь. Все мы немного снобы: кто-то в одном, кто-то в другом. Не верьте, если говорят, что это не так. Но у нас деньги не имеют большого значения. Семья тоже не столь важна, хотя все-таки лучше быть сыном викария, нежели отпрыском поп-звезды. Думаю, что священники больше обращают внимание на интеллект. Нужны мозги, привлекательная внешность и остроумие. Здесь нравятся люди, которые могут рассмешить. А Рональд был не так умен, как полагал, и никогда не смешил людей. Его считали занудой, а, осознав это, он, естественно, стал еще более занудным. Полиции я ничего не рассказала. Зачем? Мальчик мертв. К тому же он любил совать нос не в свои дела, всегда хотел знать, что происходит вокруг, все время что-то выспрашивал. Сама я многого не говорила. А Рональд иногда вечерами заглядывал ко мне, сидел и болтал, пока я вязала и слушала.
Студенты обычно заходят в коттеджи персонала только по приглашению. Отец Себастьян считает, что у нас должна быть личная жизнь. Но когда забегал Рональд, я не возражала. Оглядываясь назад, я понимаю, что он был одинок, иначе не тратил бы на меня время. И вспоминала моего Чарли. Тот не был ни занудным, ни скучным, не страдал от недостатка внимания. Но мне хочется верить, что если ему становилось одиноко, рядом появлялся тот, кто готов его выслушать. Как я слушала Рональда. Когда приехала полиция, они спрашивали, почему я пошла искать его на пляж. Но я Рональда не искала. Раза два в неделю я гуляю одна после обеда, и, выходя из дому в тот день, понятия не имела, что Рональд пропал. И на пляже я бы не стала искать. Сложно представить, что может случиться на безлюдном берегу. Там довольно безопасно, если не лазать на волнорезы и не подходить слишком близко к обрыву. Но повсюду висят таблички с предупреждением. А приезжих сразу просят не плавать в одиночку и не приближаться к опасным склонам.
При жизни мисс Арбетнот можно было спуститься на пляж прямо от колледжа, но море – молчаливый захватчик – изменило и это. Теперь приходится идти пешком примерно полмили на юг к единственному месту, где утесы невысоки и достаточно прочны, чтобы выдержать полдюжины шатких деревянных ступенек и перила.
Дальше темнеется окруженное деревьями озеро Балларда, его отделяет от моря лишь полоса гальки. Иногда я просто дохожу до озера, а потом возвращаюсь обратно, но в тот день я спустилась по ступенькам к морю и пошла на север. Ночью шел дождь, и день выдался свежий, радостный, по синему небу неслись облака, был высокий прилив. Я обошла небольшой выступ и увидела простирающийся передо мной пустынный берег с бороздками гальки и темные очертания старых, покрытых водорослями волнорезов, обваливающихся прямо в море. Потом ярдах в тридцати впереди я увидела что-то похожее на черный пакет, который лежал у подножия скалы. Я поспешила к нему и нашла аккуратно свернутую сутану, а рядом, тоже тщательно сложенный, коричневый плащ. Примерно в нескольких футах ополз и обрушился утес, на пляже лежали большие глыбы песчаника, пучки травы и камни. Я сразу поняла, что произошло.
Кажется, я вскрикнула и стала копать, догадываясь, что тело погребено где-то под слоем песка, но не понимая, где именно. Помню, как плотный песок забивался под ногти и как медленно продвигалось дело. Я стала неистово разбрасывать песок, словно в ярости, а он разлетался, больно бил по лицу и засыпал глаза. Ярдах в тридцати к морю я заметила острую деревяшку, сходила за ней и начала тыкать в землю. Через несколько минут она уперлась во что-то мягкое. Я встала на колени, снова начала копать руками, а потом увидела, во что попала палка. В чьи-то ягодицы, все в песке, в вельветовых брюках желтовато-коричневого цвета. После этого я продолжать уже не смогла. Сердце колотилось как бешеное, и сил не осталось. Возникло смутное ощущение, будто я оскорбила того, кто лежал здесь, а в этих откопанных холмиках было нечто нелепое и одновременно неприличное. Я понимала: человек мертв и спешка уже не имеет никакого значения. Я не могла его спасти, не могла раскапывать его одна, дюйм за дюймом, даже если бы