Русский смыл водой из стеклоомывателей прилипшие к лобовому стеклу птичьи перышки и вцепился в руль покрепче. Его, как и многих других известных советских физиков и химиков, откомандировали к месту аварии на следующий день после взрыва и вынудили облететь это место, чтобы найти решение проблемы. В полете вся аппаратура барахлила, поляроидные снимки превращались в черные прямоугольники. Когда они подлетели совсем близко, Андрея удивило, что он больше не слышит шума лопастей вертолета, — как будто он внезапно оглох. Именно в этот момент до него дошло, что в тот день в Советской стране были погублены тысячи человеческих жизней и потеряны для обработки многие гектары земель. Что никогда уже ничто не будет так, как было прежде.
Андрей остановился на краю дороги и спрятал все находившиеся при нем документы, в том числе и рукопись, в багажник, куда уже бросил раньше несколько самых необходимых вещей. Совсем немножко. Взгляд его притянула изображенная на папке с рукописью свастика. У папки этой была своя история: сначала ее украли нацисты, затем, во время падения Третьего рейха, она попала в руки красноармейцев, потом ее хранили на Украине — там, где искать никому бы и в голову не пришло, — а сегодня она снова отправляется в неведомое. Что же до животинки — та вяло покачивалась на поверхности воды. Андрей поместил свой крошечный аквариум в бардачок: теперь только в этом, одном-единственном, организме содержался ключ к тайне, которую стремились разгадать во все времена.
Михайлов вздрогнул и тронулся с места. Он будет ехать и ехать на запад, как можно дальше. Ему придется прятаться, нелегально пересекать границы и, скорее всего, рисковать жизнью. Но овчинка стоит выделки. Есть страна, о которой он столько слышал, страна на другом краю Европейского континента, и там, в этой стране, он точно сможет начать новую жизнь, продав за бешеные деньги собранные им протоколы исследований.
Эта страна — Франция.
Проехав без остановок семьсот километров, Андрей припарковался на обочине, выкурил сигарету и решился наконец включить дозиметр, который так боялся включать, оттягивая и оттягивая эту минуту. Счетчик Гейгера затрещал — что ж, так и должно было быть, ученый хорошо знал, что его ждет. Он приложил датчик прибора к груди — стрелка прогулялась по шкале туда-сюда и замерла на максимуме.
Радиация не может проникнуть сквозь толстый слой воды и свинец, но почти все остальное для нее проницаемо. Андрей надышался пыли, содержащей йод-131, стронций-90, цезий-137, полоний-210…
Теперь радиоактивные вещества у него внутри.
Андрей Михайлов — больше не человек, он ходячий ядерный реактор, которому тоже когда-нибудь предстоит взорваться.
I
Жизнь. Наши дни
1
— Скажите мне что-нибудь хорошее, доктор, а?
Стрелки часов только-только подобрались к восьми, кабинет врача был чистенький, снабженный всем необходимым и безликий, ровно такой, как надо для дела, а Франк Шарко в то утро пришел первым. Впустив пациента, доктор Рамбле закрыл за ним дверь и предложил сесть.
— Боюсь, что пока, к сожалению, никаких положительных сдвигов… А вы, комиссар, точно соблюдали все предписания, данные в прошлом месяце?
Шарко потер пальцами виски: день начинался хуже некуда.
— Мое мусорное ведро лопается от пустых ампул и коробочек из-под таблеток, у меня брали кровь, но анализы ничего не показали, зато на лаборанта неподалеку от моего дома напал какой-то наркоман, избил и обшарил карманы. Не повезло парню — три шва пришлось наложить, а у него и взять-то было нечего…
Видя, что врач никак не реагирует, Франк продолжил:
— Я выполнял ваши предписания с маниакальной точностью, я даже с подругой своей спал только в назначенные вами дни, и вы еще спрашиваете, все ли я сделал как надо?
Рамбле методично пересматривал лежавшие на столе бумаги: видеть перед собой взвинченных мужчин и женщин любого возраста доктор давно привык, а для ответа ему требовалось время.
— Вот ваша третья спермограмма, она также подтверждает, что положение серьезное. При такой астеноспермии, иными словами — сниженной подвижности сперматозоидов, на зачатие рассчитывать трудно. Но отчаиваться рано, мы добьемся своего.
— Когда? И как?
— В прошлом у вас уже был ребенок, стало быть, от природы вы фертильны. Анализами крови, как и всеми остальными исследованиями, которые мы провели, не выявлено ни хронической инфекции, ни варикозного расширения вен семенного канатика, ни иммунной патологии. Вам пятьдесят лет, но с точки зрения способности к репродукции это не возраст, когда мужчина уже не может иметь детей. Лечение вам не помогает, однако я не вижу никаких физиологических причин для того, чтобы ваши сперматозоиды были такими вялыми, — возможно, надо поискать причины психологические.
Шарко напрягся: это проклятое слово «психология» снова обрушилось на него, оно будто приклеилось к нему. Это проклятое слово выплыло даже тогда, когда речь всего лишь о том, что имеющееся у него стадо лентяев и бездельников топчется на месте и ни один не способен проскочить сквозь шейку матки. А доктор между тем продолжал:
— Стрессы, перегрузки на работе, следующие одно за другим тяжелые переживания, бессонница — все это действует на гормоны и нарушает баланс организма. Примерно каждый пятый случай временного бесплодия является следствием психологической блокады. Вы даже представить себе не можете, скольким бесплодным парам внезапно удалось зачать самостоятельно сразу после искусственного оплодотворения или усыновления.
Доктор побуждал Шарко к разговору, но с таким же успехом мог обращаться к стене. Он снова полистал бумаги и оглядел пациента: взъерошенный ежик волос с проседью, тяжелые руки, лежащие на коленях, темно-синий костюм хорошего покроя с галстуком, крепкое, мускулистое тело…
— Полагаю, на вашу долю выпало немало тяжелых периодов после рождения вашего первого ребенка. Восемь… восемь лет назад, не так ли?
В кармане Шарко завибрировал мобильник, он не обратил на это внимания и встал:
— Послушайте, доктор: я трижды запирался чуть ли не на рассвете в вашей кабинке, чтобы онанировать, глядя на фотографии из порножурналов, и еще три раза приходил к вам, чтобы получить одни и те же, поистине катастрофические, результаты. Мне трудно говорить с вами об этом. И психологов-психотерапевтов-психоаналитиков я, уж поверьте, знаю как облупленных. Время не ждет, понимаете? Я уже не молод, да и моей подруге тридцать восемь лет, мы хотим ребенка как можно скорее, мысль об этом становится навязчивой. Мы хотим иметь ребенка — и без ЭКО.
— Я как раз хотел несколько подробнее рассказать вам об искусственном оплодотворении, месье. Это весьма эффективный метод и…
— Нет, простите. Ни моя подруга, ни я сам не прибегнем к этому. По… ну, скажем, по сугубо личным мотивам. Мне нужно другое решение проблемы — здесь и сейчас. Скажите, что оно существует, доктор!
Врач