— С ее стороны так судить обо мне просто безжалостно, вот когда ты со мной познакомишься поближе. то сама поймешь, что я совсем не тот, за кого она меня принимает.
— Можно подумать, что я собираюсь с тобой знакомиться ближе. И не вздумай за мной. ухаживать! Я здесь совсем не для этого.
— А я, по–твоему, пришел сюда, чтобы выслушивать все твои глупости и незаслуженно обидные слова?
— Чего же тебе тогда здесь надо? Уходи!
— Гонишь меня? Гонишь, хотя не имеешь ни малейшего представления, кто я такой?
— Потому–то я и прошу тебя уйти, нет у меня охоты знать, кто ты такой.
— А если я не уйду? Если я захочу остаться здесь в качестве покупателя и не уйду — до тех пор, пока не скуплю все, что ты продаешь?
— И окажешь мне тем огромную услугу, потому что я тотчас отправлюсь домой, можешь быть уверен.
— Тогда я остаюсь.
— Но раз остаешься, купи хоть что–нибудь.
— Что, например? Может быть, гребень из слоновой кости?
— Если ты будешь надо мной смеяться, я созову весь рынок, и, честное слово, на этот раз ты так легко не отделаешься.
— Да не смеши ты меня. Если вдруг из–за тебя со мной что–нибудь случится, то ты первая будешь в ответе.
— Как это так?
— Ты слышала когда–нибудь о такой штуке, как тюрьма?
— Господин, значит, хочет меня в тюрьму упрятать?
— Я — нет. Но найдутся другие, которые не преминут это сделать.
— Стало быть, один ты не можешь справиться с простой, беззащитной девчонкой? Ну, насмешил!
— Можешь смеяться сколько тебе угодно, только не вздумай звать торговок.
— Послушай, не бросай слов на ветер.
— Ты не знаешь, откуда он дует, этот ветер.
Ясно, из преисподней. Так мне бабушка сказала.
— Интересно, что еще она тебе сказала, твоя бабушка?
— «Твоя бабушка, твоя бабушка», видишь, какой ты! Только что прикидывался сиротой, бабушку ему, мол, подавай, даже к моей не прочь был пристроиться. А теперь нос от нее воротит.
— Да ведь она говорит про меня один только гадости.
— А ты чего хочешь? Может, ждешь, что она пообещает вымыть тебе ноги, когда ты в следующий раз сюда придешь?
— Откуда ты взяла, что у меня грязные ноги?
— Ах да, ведь на господине и впрямь прекрасные ботинки. Совсем новенькие, и это сразу заметно, можете мне поверить.
— Зря я трачу свое время на болтовню с тобой, ты этого не заслуживаешь!
— О чем же вы хотели со мной поговорить, уважаемый сеньор?
— Да ты мне ни единого слова не даешь вставить.
— Обманщик ты, обманщик да еще и лицемер, вот ты кто!
— Вот видишь, ты сама выбиваешь почву из–под ног.
— Какую еще почву?
— Ясно, для нашего с тобой разговора. Может быть, я хочу поговорить с тобой о…
— Да, да, конечно, если тебе пришла охота болтать со мной о разных пустяках, я должна, по–твоему, сесть, развесить уши, открыть рот и ловить каждое твое дурацкое слово. А знаешь, когда посмотришь, как ты хорошо одет, то и впрямь хочется послушать, что ты там скажешь, но стоит тебе рот открыть…
— Ну вот, теперь ты вместо своей бабушки взялась меня оскорблять, нет, право же, я вас обеих раздражаю…
— Да, как ни смешно, но это правда, ты нас раздражаешь, и меня и бабушку… У меня так и вертятся на языке словечки, от которых ты на стенку полезешь.
— А с меня все твои речи как с гуся вода.
— Нашел чем хвастаться, ты просто толстокожий, неужели ты не понимаешь, что я имею в виду — никак не сообразишь, что я не желаю с тобой разговаривать.
— Я уже это слышал, знаю, что ты не желаешь со мной разговаривать, и все–таки постараюсь доказать, что могу понравиться тебе.
— И ради этого будешь торчать здесь до самого закрытия рынка?
— И даже после.
— Что это еще значит?
— А то, что, если я захочу найти тебя в Аккре, тебе от меня не спрятаться, буду ходить за тобой по пятам.
— У тебя и правда физиономия, как у сыщика. Только предупреждаю: если ты вздумаешь повсюду за мной мотаться, то будешь иметь дело не со мной, а с мужчиной, с одним по крайней мере.
— С одним?.. А сколько же их у тебя?
— Это тебя не касается.
— Конечно, хотя, откровенно говоря, ты меня огорчила.
— Почему это? Может быть, ты вообразил, что у меня никого нет и я одна–одинешенька на `всем белом свете?
— Иметь несколько мужчин или не иметь никого — большая разница.
— Это мое дело.
— И… ты их всех любишь?
— Это тоже мое дело.
— Тогда…. тогда мне действительно только и остается, что уйти.
— Наконец–то сообразил! Да поторапливайся, сюда идет бабушка.
— Ты же сказала, что она больна.
— Уж и соврать нельзя? Уходи, пока не поздно. До свидания, глубокоуважаемый сеньор, до свидания…
— Эдна, девочка моя, если ты не будешь меня слушаться, то хлебнешь горя. Ведь я же велела тебе прогнать этого типа, как только он снова сюда заявится, а выходит, мои слова для тебя — пустой звук. И ушел то он только потому, что меня увидел.
— Да нет же, Мам, нет! Я целый час старалась от него отделаться, а ты говоришь, что я тебя не слушаюсь.
— Думаешь, я поверю, что ты так уж я старалась от него отделаться?
— Я ему наговорила кучу всяких гадостей и добавила даже то, что ты мне велела сказать.
— И он не ушел?
— Я ничего не могла поделать, Мам, он такой упрямый, такой настырный, он…
— Почему же ты не позвала кого–нибудь на помощь?
— А потому что, если бы даже весь рынок сбежался, ничего бы из этого не вышло. Этот тип до того самоуверенный, что я уж подумала, а вдруг у него какой–нибудь родственник или приятель в правительстве. Он даже пригрозил, что засадит меня в тюрьму, если я кого–нибудь позову и его прогонят.
—