— А Вейренк? Он тоже никак не может решиться?
— Вейренк решился уже давно. Легавый или учитель: что бы вы предпочли? Учительство — добродетель, которая нас озлобляет. Ловля преступников — порок, который вырабатывает в нас гордыню. А поскольку от добродетели отказаться легче, чем от порока, то выбора у нас нет. Я еду в Версаль, в больницу, пообщаться с так называемым братом дедушки.
— Что будем делать с голубем? Я не могу взять его домой, у моего брата аллергия на птиц.
— Брат живет у вас?
— Да, временно. Его выставили с работы, он украл в гараже ящик болтов и машинное масло.
— Сможете вечером принести его ко мне? В смысле, голубя?
— Смогу, — проворчала Ретанкур.
— Будьте осторожны, по саду бродят кошки.
Рука маленькой женщины робко легла ему на плечо. Адамберг обернулся.
— Той ночью, — медленно проговорила она, — Лина видела, как проехало Адское Воинство.
— Кто?
— Адское Воинство, — негромко повторила женщина. — И с ними был Эрбье. И он кричал. И трое остальных тоже.
— Это такое объединение? Организация, как-то связанная с охотой?
Мадам Вандермот недоверчиво взглянула на Адамберга.
— Адское Воинство, — произнесла она тихо-тихо. — Дикая Охота. Вы что, не слышали об этом?
— Нет, — сказал Адамберг, стойко выдерживая ее изумленный взгляд. — Зайдите в другой раз и объясните мне, что это такое.
— Неужели вы даже названия этого не слышали? «Свита Эллекена»? — прошептала она.
— Нет, к сожалению, — сказал Адамберг, входя вместе с ней в кабинет. — Вейренк, вы слышали про компанию ребят под названием «братское воинство»? — спросил он, засовывая в карманы ключи и телефон.
— Адское, — поправила женщина.
— Да. Дочь мадам Вандермот видела пропавшего в их компании.
— И не только его, — уточнила женщина. — Еще Жана Глайе и Мишеля Мортамбо. Там был и четвертый, но дочка его не узнала.
На лице Вейренка отразилось крайнее удивление, а затем его верхняя губа приподнялась в полуулыбке. Он был похож на человека, которому сделали нежданный подарок.
— Ваша дочь правда это видела?
— Конечно.
— Где именно?
— Там, где оно проезжает в наших краях. На Бонвальской дороге, в Аланском лесу. Оно всегда проезжает там.
— Это напротив дома вашей дочери?
— Нет, она живет в трех с лишним километрах оттуда.
— Она специально пошла туда посмотреть на них?
— Нет, что вы. Лина девушка здравомыслящая, рассудительная. Просто она оказалась там, вот и все.
— Ночью?
— Оно всегда появляется ночью.
Адамберг вывел маленькую женщину из кабинета, предложив ей зайти завтра или позвонить в другой раз, когда у нее оформится более четкое представление обо всем этом. Вейренк, покусывая ручку, остановил его.
— Жан-Батист, — спросил он, — неужели ты не никогда не слышал об этом? Об Адском Воинстве?
Адамберг покачал головой и быстро пригладил пальцами волосы.
— Тогда спроси у Данглара, — не отставал Вейренк. — Эта тема его очень заинтересует.
— Почему?
— Потому что, насколько я знаю, это предвещает какие-то потрясения. Может быть, даже великие потрясения.
На лице Вейренка снова возникла полуулыбка, и вдруг, словно вдохновленный вторжением Адского Воинства, он поставил свою подпись под заявлением.
IV
Душным вечером, когда Адамберг вернулся домой — позже, чем рассчитывал, потому что с братом дедушки пришлось повозиться, — его сосед, старый испанец Лусио, шумно мочился на дерево в маленьком саду.
— Привет, hombre, — сказал старик, не прерывая своего занятия. — Тебя дожидается один из твоих лейтенантов. Такая большая толстая тетка, высокая и широкая, как шкаф. Ее впустил твой мальчишка.
— Это не большая толстая тетка, Лусио, это многоликая богиня.
— Ах, так это она? — сказал Лусио, застегивая ширинку. — Та, о ком ты все время рассказываешь?
— Да, она богиня. Поэтому она и не может быть похожа на других. Скажи, ты не знаешь, что такое Адское Воинство? Слышал когда-нибудь это название?
— Нет, hombre.
Лейтенант Ретанкур и сын Адамберга, Кромс — его настоящее имя было Армель, но комиссар еще не привык его так называть, поскольку познакомился с ним всего полтора месяца назад, — сидели и курили на кухне, склонившись над выложенной ватой корзиной. Они не обернулись, когда вошел Адамберг.
— Ну что, усек? — без церемоний спросила у молодого человека Ретанкур. — Размачиваешь кусочки сухаря, но только маленькие кусочки, и осторожно закладываешь ему в клюв. Потом закапываешь пипеткой несколько капель воды, только не надо вначале давать слишком много. В воду добавишь одну каплю из этого пузырька. Это тонизирующее.
— Живой пока? — поинтересовался Адамберг: странным образом он чувствовал себя чужим на собственной кухне, где хозяйничали могучая женщина и его почти незнакомый двадцативосьмилетний сын.
Ретанкур выпрямилась, уперев руки в боки.
— Не гарантирую, что он переживет эту ночь. Я целый час вытаскивала веревку, которая врезалась ему в лапки до самых костей, наверно, он бился несколько дней, пытаясь освободиться. Но кости целы. Я продезинфицировала раны, повязку надо менять каждое утро. Бинт вот здесь, — сказала она, стукнув по маленькой коробочке, стоявшей на столе. — Я обработала его средством от блох, так что они его беспокоить не будут.
— Спасибо, Ретанкур. Веревка в лаборатории?
— Да. С этим были трудности, ведь экспертам не платят за исследование веревок, которыми связывали лапы голубям. Кстати, он самец. Это сказал Вуазне.
Лейтенант Вуазне мог бы стать видным зоологом, если бы не властный отец, который, не слушая его возражений, определил его в полицию. Вуазне лучше всего разбирался в рыбах, морских и в особенности речных, его стол был завален журналами по ихтиологии. Но он много знал и о других представителях фауны, от насекомых до летучих мышей, включая также антилоп гну, и научные интересы отчасти отвлекали его от исполнения служебных обязанностей. Дивизионный комиссар, обеспокоенный подобным нарушением устава, сделал ему замечание, так же как в свое время лейтенанту Меркаде, который постоянно спал на рабочем месте. А кто в Конторе без отклонений, спрашивал себя Адамберг. Разве что Ретанкур, но ее с такими способностями и энергией тоже нельзя было отнести к нормальным людям.
После ухода лейтенанта Ретанкур Кромс застыл, растерянно опустив руки и не сводя глаз с двери.
— Она произвела на тебя впечатление, верно? — спросил Адамберг. — Это бывает со всеми, кто видит ее в первый раз. И в другие разы тоже.
— Она очень красивая, — сказал Кромс.
Адамберг удивленно взглянул на сына: красота Виолетты Ретанкур явно не бросалась в глаза. Так же, как изящество, обаяние и любезность. Во всех отношениях она являла полную противоположность своему имени, которое в нашем представлении связано с чем-то чарующим, нежным и хрупким. Правда, черты лица у нее были тонкие, но все портили слишком пухлые щеки, мощная нижняя челюсть и бычья шея.
— Может, и красивая, — согласился Адамберг: он не хотел критиковать вкус молодого человека, которого знал так недавно.
Так недавно, что еще не задавался вопросом, умен ли он. А если да, то какой у него ум? Глубокий или поверхностный? Впрочем, было одно обстоятельство, которое успокаивало совесть комиссара. Он знал, что большинство людей и даже он сам редко когда задумываются о своем уме. Но если его не волнует собственный интеллектуальный уровень, надо ли