— Ты когда-нибудь слышал о братском воинстве? — спросил Адамберг, бережно переставляя корзину с голубем на буфет.
— Чего? — отозвался Кромс, раскладывая столовые приборы — вилку справа, нож слева, по примеру отца.
— Ладно, забудь. Потом спросим об этом у Данглара. Вот одна из тех важных вещей, которые я объяснил твоему брату, когда ему было семь месяцев. И тебе бы объяснил, если бы знал тебя в этом возрасте. Есть три правила, Кромс, запомнишь их — и они всегда тебя выручат: если не можешь довести что-то до конца, обратись к Вейренку. Если не удается что-то сделать, обратись к Ретанкур. А если чего-то не знаешь, обратись к Данглару. Усвой хорошенько эту триаду. Правда, сегодня вечером Данглар будет в особенно мрачном настроении, и я не знаю, сможем ли мы от него чего-нибудь добиться. Вейренк возвращается в Контору, это ему не понравится. Данглар — изысканный цветок, и, как любая диковинка, он болезненно реагирует на дискомфорт.
Адамберг позвонил самому старшему из своих подчиненных, а Кромс между тем подал ужин. Тунец, приготовленный на пару с цуккини и помидорами, рис и фрукты. Кромс попросил у вновь обретенного отца разрешения какое-то время пожить в его доме, и они договорились, что сын за это возьмет на себя приготовление ужина. Условие необременительное, поскольку Адамбергу было, в общем-то, все равно, чем питаться, он мог до бесконечности есть одно и то же блюдо из макарон, так же как в любую погоду носил одну и ту же одежду — пиджак и черные хлопчатобумажные брюки.
— Данглар действительно знает все? — спросил молодой человек, нахмурив брови, кустистые, как у отца: брови Адамберга напоминали козырек, нависший над его затуманенным взглядом.
— Нет, есть очень много такого, чего он не знает. Он не знает, как найти себе жену, но два месяца назад у него появилась подружка, это грандиозное событие. Он не знает, где найти воду, зато моментально обнаруживает белое вино; не знает, как обуздать свои страхи и забыть о вопросах, на которые нельзя ответить сразу: таких вопросов у него целая куча и он без конца носится по этой куче взад-вперед, точно суслик по своей норе. Он не умеет бегать, не умеет смотреть, как идет дождь, как течет река, не умеет махнуть рукой на житейские заботы, более того: создает их себе заранее, чтобы они не застигли его врасплох. Но он знает все то, что на первый взгляд кажется бесполезным. В голове Данглара собраны библиотеки всего мира, и там еще осталось много свободного места. Это что-то колоссальное, небывалое, нечто такое, чего я не в состоянии тебе описать.
— Но если все это на первый взгляд никому не нужно?
— Значит, на второй или на пятый оно обязательно окажется нужным.
— Понятно, — сказал Кромс, похоже удовлетворенный ответом. — А я вот не знаю, что я знаю. Как ты думаешь, что я знаю?
— То же, что и я.
— А именно?
— Не знаю, Кромс.
Адамберг поднял руку, давая понять, что Данглар наконец ответил на звонок.
— Данглар? У вас дома все спят? Можете заскочить ко мне?
— Если вы насчет голубя, то об этом не может быть и речи. На нем полно блох, а у меня с блохами связаны скверные воспоминания. И мне не нравится, как выглядит блошиная голова под микроскопом.
Кромс взглянул на часы отца. Ровно девять. Виолетта велела кормить и поить голубя раз в час. Он размочил кусочки сухаря, набрал воды в пипетку, добавив каплю тонизирующего, и принялся за дело. Голубь сидел с закрытыми глазами, но принимал пищу и воду, которые Кромс вводил ему в клюв. При этом молодой человек осторожно приподнимал голубя, как его учила Виолетта. Эта женщина вызвала у него потрясение. Он даже не представлял себе, что на свете может быть такое существо. Он все еще видел ее большие руки, ловко управлявшиеся с птицей, короткие белокурые волосы, свесившиеся над столом, и завитки на мощном затылке, покрытом светлым пушком.
— За голубем ухаживает Кромс. И блох больше нет. Ретанкур решила эту проблему.
— Так в чем дело?
— Меня кое-что беспокоит, Данглар. Вы обратили внимание на маленькую женщину в цветастой блузке, которая приходила к нам незадолго до конца рабочего дня?
— Ну, предположим. Она почти невесомая, прямо-таки воздушная. Кажется, дунь на нее — и она улетит, как семянка одуванчика.
— Семянка?
— Плод одуванчика, у которого такой крохотный пушистый парашют. Вы в детстве никогда не дули на одуванчик?
— Разумеется. Все когда-то это делали. Только я не знал, что плод одуванчика называется семянка.
— Так он называется.
— Но эта женщина с пушистым парашютом буквально оцепенела от страха.
— Что-то я не заметил.
— Нет, правда, Данглар. Это смертельный ужас в чистом виде, исходящий из потайных глубин души.
— Она сказала вам, что ее пугает?
— Похоже, ей запрещено об этом говорить. Предположительно под страхом смерти. Но кое-что она мне прошептала. Ее дочь видела, как в лесу появилось братское воинство. Вы знаете, что она имела в виду?
— Нет.
Адамберг испытал жестокое разочарование, почти стыд, как если бы провел в присутствии сына неудачный эксперимент и не выполнил своего обещания. Перехватив тревожный взгляд Кромса, он знаком дал ему понять, что опыт еще не закончен.
— А Вейренк как будто знает, что это за история, — продолжал Адамберг, — он посоветовал обратиться к вам.
— Правда? — оживился Данглар: имя Вейренка подействовало на него так, что в кухню, казалось, влетел шмель. — А что вы ему дословно сказали?
— Что дочь этой женщины видела, как ночью появилось братское воинство, и в этой компании Лина — так ее зовут — увидела знакомого охотника и еще троих. Охотник пропал больше недели назад, и маленькая женщина считает, что он умер.
— Где? Где она его видела?
— На дороге, недалеко от своего дома. Это возле Ордебека.
— Ага, — сказал Данглар. Он пришел в возбуждение, как всякий раз, когда кому-то нужны были его познания, как всякий раз, когда у него появлялась возможность нырнуть в сокровищницу своего разума и всласть порезвиться там. — Так это Адское Воинство. Адское, а не братское.
— Прошу прощения.
— Она имела в виду именно это? Свиту Эллекена?
— Да, она произнесла что-то в этом роде.
— Дикую Охоту?
— Да, — сказал Адамберг и с торжествующим видом подмигнул Кромсу, словно рыбак, который подсек огромную рыбу-меч.
— И эта самая Лина видела с ними охотника?
— Совершенно верно. Кажется, он кричал. И трое других тоже. Очевидно, это небезобидная публика — женщина с пушистым парашютом склонна думать, что те четверо в опасности.
— Небезобидная? — Данглар коротко рассмеялся. — Не то слово, комиссар.
— Вот и Вейренк так сказал. Что из-за этих ребят нам грозят большие потрясения.
И снова Адамберг произнес имя Вейренка, произнес умышленно, не для того, чтобы обидеть Данглара, а чтобы помочь