– А отпечатки в машине? На руле и ручке переключения передач, на дверцах?
– В самолете удалось поспать? – с улыбкой осведомился Вейренк.
– Очень может быть, Вейренк. По-моему, здесь воняет.
– Точно, воняет. Один тупик, потом другой.
– Да нет, говорю же, реально воняет – здесь, в этой комнате. Вы что, не чувствуете?
Все одновременно задрали головы и стали принюхиваться. Забавно, подумал Адамберг, что, когда нужно обнаружить какой-то запах, люди инстинктивно поднимают нос сантиметров на десять. Как будто десять сантиметров могут на что-то повлиять. Сотрудники бригады, движимые животным инстинктом, сохранившимся с начала времен, стали похожи на семейство песчанок, пытающихся уловить в воздухе запах врага.
– Действительно, как будто пахнет морем, – согласился Меркаде.
– Пахнет, как в старом порту, – уточнил Адамберг.
– По-моему, ничем не пахнет, – заявил Вуазне. – Давайте займемся этим позже.
– Так о чем мы говорили?
– Об отпечатках, – напомнил Мордан, сидевший у дальнего конца стола возле Данглара и не чувствовавший никакого запаха.
– Да, правильно. Продолжайте, майор.
– Значит, отпечатки, – снова заговорил Мордан, быстро дергая шеей и пробегая круглыми, как у цапли, глазами, по страничкам записей. – Они применимы и к одной, и к другой версии, потому что все стерты. Либо Бузидом, либо адвокатом, чтобы утопить Бузида. На подголовнике ни единого волоска.
– Как-то все непросто, – пробормотал Меркаде, которому Эсталер принес сразу две чашки крепкого кофе.
– Вот потому мы и решили вызвать вас немного пораньше, – сказал Данглар.
Значит, это был он, заключил Адамберг. Это он заставил его срочно вернуться, вырвав из нежных объятий моря. Комиссар, чуть прищурившись, внимательно посмотрел на своего самого давнего заместителя. Ни малейшего сомнения: Данглар за него боялся.
– Можно взглянуть на них обоих? – попросил он.
– Вы видели их фото, – сказала Фруасси, поворачивая к нему экран компьютера.
– Хочу видеть их в движении, во время допросов.
– На каком этапе допроса?
– Все равно. Лучше даже без звука. Мне нужно только рассмотреть их выражение лица.
Данглар напрягся. Он терпеть не мог эту несносную привычку Адамберга судить по лицам, определяя добро и зло, и открыто упрекал в этом комиссара. Адамберг об этом помнил и почувствовал раздражение своего помощника.
– Извините, Данглар, – сказал он, улыбнувшись своей странной, “неправильной” улыбкой: от нее таяли самые несговорчивые свидетели, она порой обезоруживала даже серьезных противников. – У меня тоже есть цитата в свое оправдание. В Рейкьявике я нашел одну книжку, забытую на стуле.
– Я слушаю.
– Секунду, наизусть я ее, конечно, не помню, – проговорил он, роясь в карманах. – Вот: “Образ жизни формирует душу, а душа формирует физиономию”[2].
– Бальзак, – сердито проворчал Данглар.
– Совершенно верно. Вы ведь, майор, его любите. – Адамберг радостно улыбнулся и сложил листок.
– Из какой это книжки? – спросил Эсталер.
– Да наплевать из какой, бригадир! – рассердился Данглар.
– Из книжки про одного славного священника, бесхитростного малого, которого свели в могилу злые люди, – объяснил Адамберг, как всегда защищая Эсталера. – Кажется, дело было в Туре.
– А как она называется?
– Уже не помню, Эсталер.
Бригадир разочарованно положил карандаш. Он уважал Адамберга, как и его полную противоположность – могучую Виолетту Ретанкур, и старался во всем подражать комиссару, например, хотел прочитать эту книгу. Подражать лейтенанту Ретанкур он даже не пытался. Ни мужчина, ни женщина – никто не мог бы сравниться с ней, даже самоуверенный Ноэль вынужден был это признать. Данглар, чтобы подвести черту, решил поддержать Эсталера:
– Она называется “Турский священник”.
– Спасибо, – горячо поблагодарил его бригадир и кое-как записал: он страдал дислексией, и письмо ему давалось с трудом. – С названием он явно не заморачивался, этот Бальзак.
– Эсталер, о Бальзаке не говорят, что он “не заморачивался”.
– Хорошо, майор, больше не буду.
Адамберг повернулся к Фруасси.
– Ну что ж, Фруасси, покажите-ка мне физиономии этих двух парней, – сказал он. – А пока я буду смотреть кино, немного отдохните.
Спустя десять минут, сидя в одиночестве перед экраном, Адамберг внезапно осознал, что, за исключением нескольких первых кадров с мэтром Карвеном, он ничего не увидел и не услышал. Исландец Брестир под одобрительными взглядами других моряков позвал его с собой ловить рыбу. Это было большой честью для него, иностранца, данью уважения победителю дьявольского островка, силуэт которого чернел в нескольких километрах от порта. Адамбергу поручили сортировать рыбу, попавшую в сети, выпускать обратно в море молодь, самок с икрой и несъедобные экземпляры. Последние десять минут он провел там, на скользкой палубе, погрузив руки в собранную сеть и обдирая пальцы о жесткую рыбью чешую. Он пересилил себя и вновь взглянул на физиономию мэтра Карвена, перевел компьютер в спяший режим и вышел к своим сотрудникам, которые разбрелись по просторной рабочей комнате.
– Ну что? – спросил его Вейренк.
– Пока еще рано что-либо говорить, – уклончиво ответил Адамберг. – Надо будет еще раз посмотреть.
– Конечно, – улыбнулся Вейренк.
Пропитанный морем, ускользающий, подумал он.
Адамберг сделал было знак Фруасси, что хочет дальше смотреть видеозапись, но вдруг замер.
– Здесь и в самом деле воняет, – озадаченно произнес он. – Запах идет из той комнаты.
Комиссар, на десять сантиметров подняв кверху нос, учуял тошнотворную вонь и, словно ищейка, пошел за этот запах, пересек комнату и остановился у кабинета Вуазне. Вуазне был отличным полицейским и в то же время несостоявшимся ихтиологом: об ихтиологии он страстно мечтал с юности, но отец запретил и думать об этом, и теперь лейтенант предавался своему любимому занятию тайком. Даже Адамберг в конце концов выучил слово “ихтиолог”: Вуазне – специалист по рыбам, в особенности пресноводным. Все давно привыкли, что у него под столом валяются стопки всяких журналов и брошюр по этой тематике, и Адамберг смотрел на хобби лейтенанта сквозь пальцы, хоть и до определенного предела. Но впервые из владений Вуазне шел настоящий мерзкий рыбный запах. Адамберг быстро обежал кабинет и вытащил из-под стула большой пластиковый пакет для заморозки. Вуазне, маленький, коротконогий, с густыми черными волосами, круглым животиком и полными розовыми щеками, принял позу, исполненную достоинства – насколько позволяла фигура. Всем своим видом он показывал, что его несправедливо обвинили и осмеяли.
– Это мои личные вещи, комиссар, – громко проговорил он.
Адамберг одним движением сорвал зажимы, раскрыл мешок и в ужасе отпрянул. Мешок упал на пол с тяжелым хлюпающим звуком. Комиссара уже много лет ничто не ужасало. Ему это было несвойственно, потому что он не отличался повышенной возбудимостью, скорее пониженной. Но тут он испытал настоящее потрясение, и не из-за ударившего в нос омерзительного запаха, а из-за открывшегося ему жуткого зрелища. Это была голова какой-то страшенной твари с застывшими глазами и зияющей пастью с острыми, как кинжалы, зубами.
– Что это за дерьмо?! – завопил Адамберг.
– Мой поставщик… – начал объяснять Вуазне.
– Но это не ваш поставщик!
– Нет, это атлантическая мурена мраморной окраски, – с достоинством ответил Вуазне. – Точнее, голова мурены и примерно шестнадцать сантиметров туловища. И это вовсе не дерьмо, а великолепный экземпляр, самец длиной один метр пятьдесят пять сантиметров.
Адамберг крайне редко терял самообладание, и потрясенные сотрудники стали тихонько подходить один за другим, что-то бормоча и зажав носы, заглядывали в мешок и тут же уходили прочь. Даже ко всему привычный лейтенант Ноэль прошептал: “Всякое бывает, природа тоже иногда ошибается”. Только великанша Ретанкур никак не прореагировала на мерзкую зубастую голову, развернулась и невозмутимо отправилась на рабочее место. Данглар тихонько посмеивался, радуясь этой суматохе, которая, как он полагал, поневоле вернет комиссара с небес на землю, к нормальным человеческим эмоциям. Адамберг, напротив, был раздосадован. Он сожалел, что уехал с острова Гримсей, что с перепугу отскочил от мешка и раскричался, сожалел, что так тупо реагирует на жуткую гибель маленькой женщины под колесами внедорожника.
– Да, реально, мурена – это нечто! – произнес окончательно обалдевший Эсталер.
Вуазне с оскорбленным видом подобрал свой мешок.
– Я унесу ее домой, – заявил он, обводя коллег снисходительным взглядом, словно перед ним были ограниченные, закосневшие в предрассудках оппоненты.
– Хорошая идея, – сказал Адамберг, почти успокоившись. – Вашей жене понравится подарок.
– Отнесу к матери и попрошу выварить.
– Вам не откажешь в здравом смысле. Только мать способна все простить.
– Я за нее заплатил много денег, – сурово заметил Вуазне, желая подчеркнуть ценность своего приобретения. – У моего торговца рыбой иногда появляются исключительные экземпляры. Два месяца назад он привез целую рыбу-меч с метровым носом. Настоящее сокровище. Но у меня не хватило средств, чтобы ее купить. С муреной все получилось, потому что она уже слегка протухла. Я ее тут же взял.
– Все это понятно, – сказал Адамберг. – Немедленно увезите эту мерзость, Вуазне. Могли бы ее оставить снаружи, во дворе. Нам теперь и за три дня помещение не проветрить.
– Во дворе? Чтобы ее стащили?
– Да, реально, мурена – это нечто, – повторил