Адамберг варил кофе в новой необъятной кухне, где все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Солнечный свет, проникая сквозь окна в мелком переплете, падал на старинные матовые красные плиты – из стародавнего века. Запах влажности, горелого дерева, новой клеенки, что-то, если вдуматься, схожее с ароматом его домика в горах. Он поставил на стол две разномастные чашки, прямо на высвеченный солнцем прямоугольник. Его сосед сидел прямо, единственной рукой сжимая колено. Широченная лапа, способная удушить быка, казалось, удвоилась в объеме, чтобы возместить отсутствие второй руки.

– Не найдется ли у вас чего-нибудь выпить, извините за беспокойство?

Пока Адамберг рылся в поисках спиртного в еще не разобранных после переезда коробках, Лусио окинул сад подозрительным взглядом.

– Дочка не разрешает?

– Не поощряет.

– Вот, например. Что это у нас такое? – спросил Адамберг, вытаскивая из ящика бутылку.

– Сотерн, – прищурившись, постановил старик, словно орнитолог, издалека определяющий породу птицы. – Рановато будет для сотерна.

– У меня больше ничего нет.

– Тогда ладно, – согласился сосед.

Адамберг наполнил его бокал и устроился рядом, подставив спину солнечному прямоугольнику.

– Что, собственно, вам известно? – спросил Лусио.

– Что предыдущая владелица повесилась в верхней комнате, – Адамберг ткнул пальцем в потолок. – Вот почему никто не хотел покупать этот дом. Мне лично все равно.

– Потому что вы навидались висельников на своем веку?

– Навидался. Правда, с мертвыми у меня проблем никогда не возникало. Чего нельзя сказать об их убийцах.

– Мы же не о настоящих мертвецах говорим, hombre, а о тех, что не хотят уходить. Она так и не ушла.

– Та, что повесилась?

– Нет, та, что повесилась, как раз ушла, – объяснил Лусио, сделав глоток словно для того, чтобы отметить это событие. – Знаете, почему она покончила с собой?

– Нет.

– Ее свел с ума этот дом. Всех женщин, которые поселяются здесь, губит тень. Они умирают из-за нее.

– Из-за тени?

– Это привидение из монастыря. Не зря же наш тупик назвали Молом чаек.

– Не понял, – сказал Адамберг, разливая кофе.

– Тут был когда-то женский монастырь. В стародавнем веке. Монашкам запрещалось говорить.

– Обет молчания.

– Вот-вот. Тогда говорили «улица молчания». Потом она превратилась в Мол чаек.

– Это никак не связано с птицами? – разочарованно спросил Адамберг.

– Не, это про монашек. «Молчания» труднее произнести. Молчания, – усердно проговорил Лусио.

– Молчания, – медленно повторил Адамберг.

– Вот видите. Когда-то давно одна молчальница осквернила этот дом. Говорят, без дьявола тут не обошлось. Но доказательств нет.

– Где ж они есть, господин Веласко? – улыбнулся Адамберг.

– Можете звать меня по имени. Доказательства есть. Тогда, в 1771-м, состоялся процесс, монастырь опустел, а дом был очищен от скверны. Молчальница называла себя святой Клариссой. Она обещала женщинам за определенное вознаграждение отправить их в рай. Старухи, правда, не предполагали, что отъезд будет незамедлительным. Они являлись с туго набитыми кошельками, и сестра Кларисса, совершив никому не ведомый обряд, перерезала им горло. На ее счету семь трупов. Семь, hombre. На восьмом она прокололась.

Лусио по-мальчишески захохотал, но тут же спохватился:

– С такими чертовками шутки плохи, – сказал он. – Вот, мой укус опять чешется, что за наказание.

Адамберг, спокойно ожидая продолжения, смотрел, как он шевелит пальцами в пустоте.

– Если почесать, становится легче?

– На какое-то время да, потом опять зудит. Вечером 3 января 1771 года одна старушка пришла к Клариссе за билетом в рай. Но ее сын-дубильщик что-то заподозрил и, будучи страшным скупердяем, потащился за ней. Он-то и прикончил святую. Вот так вот, – Лусио изо всех сил трахнул кулаком по столу. – Буквально расплющил ее своими лапищами. Вы внимательно слушали?

– Да.

– А то я могу начать сначала.

– Нет, Лусио, давайте дальше.

– Только эта сука Кларисса так и не ушла отсюда насовсем. Потому что ей, видите ли, было всего двадцать шесть лет. Зато всех женщин, которые жили тут после нее, выносили вперед ногами. Они умирали страшной смертью. В шестидесятые годы, до повесившейся Мадлен, здесь жила мадам Жене. Она ни с того ни с сего выкинулась из окна второго этажа. А до мадам Жене, во время войны, некая Мари-Луиза сунула голову в печку – так ее и нашли. Мой отец знал их обеих. Хорошего мало.

Мужчины разом покачали головой, Лусио Веласкес – с серьезным видом, Адамберг – не без известного удовольствия. Комиссару не хотелось огорчать старика. И в сущности, его история с призраками им обоим была весьма кстати – они посмаковали ее с видом знатоков, пока она не растаяла как сахар на дне кофейной чашки. Ужастик со святой Клариссой в главной роли взбодрил Лусио и на мгновение отвлек Адамберга от банальных убийств, которыми он занимался. Призрак этой дамочки показался ему куда более поэтичным, нежели два вполне реальных парня, зарезанных на прошлой неделе возле Порт-де-ла-Шапель. Еще немного, и он бы рассказал Лусио об этом деле, потому что у старого испанца, похоже, на все был ответ. Ему нравился этот серьезный однорукий остряк, вот только радио безостановочно бубнило у него в кармане. По знаку Лусио он снова наполнил его бокал.

– Если все убиенные слоняются в пространстве, – заговорил Адамберг, – сколько же тут у меня привидений? Святая Кларисса плюс семь ее жертв? Плюс две женщины, которых знал ваш отец, плюс Мадлен? Одиннадцать? Или больше?

– Только Кларисса, – успокоил его Лусио. – Ее жертвы были слишком уж старенькие, такие не возвращаются. Разве что к себе домой, это не исключено.

– Конечно.

– Что касается трех последних женщин, то тут другая история. Они же не были убиты, в них просто вселился дьявол. А вот сестра Кларисса еще не завершила свой жизненный путь к тому моменту, когда дубильщик расплющил ее кулаком. Теперь вы поняли, почему этот дом не снесли? Потому что тогда бы Кларисса перебралась куда-нибудь по соседству. Ко мне, например. А мы тут все в округе предпочитаем точно знать, где она окопалась.

– У меня.

Лусио только подмигнул ему в ответ:

– И пока сюда никто не суется, все спокойно.

– Она домоседка в известном смысле.

– Даже в сад не выходит. Подстерегает свои жертвы наверху, у вас на чердаке. А теперь у нее снова есть компания.

– Я.

– Вы, – подтвердил Лусио. – Но вы мужчина, она к вам особо приставать не будет. Она женщин с ума сводит. Главное, не перевозите сюда жену, послушайтесь моего совета. Либо продайте дом.

– Нет, Лусио. Мне он нравится.

– Упрям как осел, да? Откуда вы такой?

– Из Пиренеев.

– Высокие горы, – сказал Лусио почтительно. – Пытаться вас уговорить – пустая трата времени.

– Вы там бывали?

– Я родился по другую сторону, hombre. В Хаке.

– А что стало с телами семи старушек? Их хотя бы искали, когда