Нас давит не американский империализм, а шовинизм Америки, ее культурный изоляционизм, полное отсутствие интереса у американцев к иностранным авторам (разве что те работают в Нью-Йорке или в Сан-Франциско). Франция сегодня относится к Америке примерно так же, как провинция к Парижу: со смесью восхищения и отторжения; ее тянет туда, но она гордится, что противится искушению. Мы хотим всё знать о них, чтобы иметь право презрительно пожать плечами. Быть в курсе последних тенденций, новых заведений, нью-йоркских сплетен, чтобы потом подчеркнуть, насколько наши собственные корни глубоко уходят в родную почву. Американцы словно бы двигались в обратном направлении, чем Европа: их комплекс неполноценности (молодая, «нуворишская», ребяческая страна, большая часть истории и культуры которой привнесена из-за рубежа) быстро сменился комплексом превосходства (демонстрацией мастерства и успешности, культурной ксенофобией, третированием конкурентов и рекламным прессингом).
Что же до исключительности французской культуры, то, что бы ни говорил один (с тех пор смещённый) генеральный директор французского радио, она не умерла: она состоит в том, что мы снимаем на редкость говенные фильмы, пишем на редкость халтурные книги и вообще создаем на редкость занудные и самодовольные произведения искусства. Естественно, сие печальное утверждение распространяется и на мой труд.
8 час. 35 мин
Вход в «Windows on the World» бежевого цвета. В этой вершинной Америке все бежевое. Стены спокойного оттенка, толстое ковровое покрытие цвета яичной скорлупы с геометрическим рисунком. Мокасины утопают в шерстяном ворсе. Пол мягкий; уже одно это должно было нас насторожить.
— Угомонитесь! Keep quiet!
Мальчишки носятся как угорелые в полдевятого утра. С какого возраста начинаешь просыпаться усталым? Я без конца зеваю, а они шныряют туда-сюда, лавируют между столиками и едва не сшибают с ног пожилую даму с фиолетовыми волосами.
— Да уймитесь же, черти! Stop it, guys!
Я могу сколько угодно делать страшные глаза, они меня больше не слушаются. Я не пользуюсь ни малейшим авторитетом у сыновей; даже когда я злюсь, они считают, что я валяю дурака. Они правы: я и в самом деле валяю дурака. Я не всерьез. Я не умею быть строгим, как и все родители моего поколения. Наши дети плохо воспитаны, потому что не воспитаны вовсе. Да и воспитывали их не мы, а мультяшные сериалы. Спасибо «Дисней-каналу», всепланетной няньке! Наши дети вконец испорчены, потому что испорчены мы. Джерри и Дэвид действуют мне на нервы, но между ними и их матерью есть большая разница: их я еще люблю. Ровно по этой причине я позволил им неделю не ходить в школу. Какой был безумный восторг, что не надо делать уроки! Я устраиваюсь на неудобном стуле ржавого цвета и обвожу взглядом немыслимую панораму за окном. «Unbelievable»,[18] как написано в проспекте: раз в жизни реклама не врет. Залитая солнцем Атлантика слепит глаза. Небоскребы рассекают небесную голубизну, словно на декорации из папье-маше. В Соединенных Штатах жизнь похожа на кино, потому что все кино снимается здесь. Все американцы — актеры, и их дома, машины, желания кажутся ненастоящими. Правда в Америке каждое утро выдумывается заново. Эта страна решила быть похожей на целлулоидный вымысел.
— Сэр…
Официантка недовольна, что ей приходится следить за порядком. Она подводит ко мне Джерри и Дэвида: они только что стащили оладушек у парочки трейдеров, чтобы поиграть в летающую тарелку. Мне бы врезать им, а я не могу сдержать улыбку. Я встаю, чтобы извиниться перед собственниками блина. Это двое служащих фирмы Cantor Fitzgerald: блондинка, вполне сексапильная, несмотря на костюмец от Ральфа Лорена (есть же еще телки, которые это носят!), и брюнет атлетического вида, но cool, в тройке от Кеннета Коула. Не надо быть частным детективом, чтобы понять: они любовники. Вы поведете жену завтракать на вершину Всемирного торгового центра? Не поведете… Вы оставите благоверную дома и пригласите сослуживицу, от восьми до десяти (яппи-версия: с пяти до семи). Я навостряю уши: люблю подслушивать под дверью, особенно когда ее нет.
— Я играю на повышение хай-тек компаний, — это блондинка от Ральфа Лорена.
— «Меррил» вздул акции по спекулятивным соображениям, — это брюнет от Кеннета Коула.
— Разойдись с женой, — говорит блондинка от Ральфа Лорена.
— Чтобы опять все сначала и как у людей? — говорит брюнет от Кеннета Коула.
— У нас никогда ничего не будет как у людей, — говорит блондинка от Ральфа Лорена.
— Я же тебя не прошу уйти от мужа, — говорит брюнет от Кеннета Коула.
— Если бы попросил, я бы ушла, — говорит блондинка от Ральфа Лорена.
— Наша любовь потому и хороша, что невозможна, — говорит брюнет от Кеннета Коула.
— Мне осточертело встречаться с тобой по утрам или после обеда, — говорит блондинка от Ральфа Лорена.
— Ночью я хуже, — говорит брюнет от Кеннета Коула.
— Майк Уоллес пригласил меня слетать с ним на этот уик-энд в Лос-Анджелес, — говорит блондинка от Ральфа Лорена.
— Ах так? И как ты это объяснишь своему супругу? — говорит брюнет от