романтический образ красавца юноши в старинном придворном наряде.

Нередко Бусон воскрешал в поэзии образы старины:

• Зал для заморских гостейТушью благоухает…Белые сливы в цвету.

Это хокку уводит нас в глубь истории, в восьмой век. Для приема «заморских гостей» тогда строились особые здания. Можно вообразить поэтический турнир в прекрасном старинном павильоне. Приехавшие из Китая гости пишут благоухающей тушью китайские стихи, а японские поэты соревнуются с ними на своем родном языке. Перед глазами читателя как будто развертывается свиток с древней картиной.

Бусон — поэт широкого диапазона. Он охотно рисует необычное: кита в морской дали, замок на горе, разбойника на повороте большой дороги, но он также умеет тепло нарисовать картинку детского интимного мирка. Вот трехстишие «На празднике кукол»:

• Коротконосая кукла…Верно, в детстве мама ееМало за нос тянула!

Но помимо «литературных стихов», богатых реминисценциями, намеками на старину, романтическими образами, Бусон умел самыми простыми средствами создавать стихи изумительной лирической силы:

• Они прошли, дни весны,Когда звучали далекиеСоловьиные голоса.

Исса, наиболее народный и демократичный из всех поэтов феодальной Японии, создавал свои стихи в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого века, па заре нового времени. Исса был выходцем из деревни. Большую часть своей жизни он провел среди городской бедноты, но сохранил любовь к родным местам и крестьянскому труду, от которого оп был оторван:

• Всем сердцем я чту,Отдыхая в полдневный жар,Людей на полях.

В таких словах выразил Исса и свое благоговейное отношение к работе крестьянина, и стыд за свое вынужденное безделье.

Биография Исса трагична. Всю жизнь он боролся с нищетой. Его любимый ребенок умер. Поэт рассказал о своей судьбе в стихах, полных щемящей душевной боли, но в них пробивается также струя народного юмора. Исса был человеком большого сердца: его поэзия говорит о любви к людям, и не только к людям, но и ко всем маленьким существам, беспомощным и обиженным. Наблюдая потешный бой между лягушками, он восклицает:

• Эй, не уступай,Тощая лягушка!Исса за тебя.

Но по временам поэт умел быть резким и беспощадным: ему претила всякая несправедливость, и он создавал едкие, колючие эпиграммы.

Исса был последним крупным поэтом феодальной Японии. Хокку потеряли свое значение на многие десятилетия. Возрождение этой формы в конце девятнадцатого века относится уже к истории поэзии нового времени. Поэт Масаока Сики (1867–1902), написавший много интересных работ по истории и теории хокку (или по его, ныне принятой в Японии, терминологии — хайку), и его талантливые ученики Такахама Кёси и Кавахигаси Хэкигодо возродили искусство хокку на новой, реалистической основе.

В наши дни популярность трехстиший еще более возросла. Одно время после второй мировой войны в литературе вспыхнул спор по поводу танки и хокку. Некоторые критики считали их второстепенными, отжившими, уже ненужными для народа формами старого искусства. Жизнь доказала несправедливость этих утверждений. Возросшая литературная активность масс после войны сказалась и в том, что все большее число простых людей сочиняет танки и хокку на самые острые, современные темы.

Хокку постоянно печатаются на страницах журналов и газет. Такие стихи — живые отклики на события дня. В них звучит голос японского народа.

В состав настоящего сборника вошли только хокку позднего средневековья: от Басё до Исса.

Перед переводчиком стояли большие трудности. Старинные хокку не всегда понятны без комментариев даже японскому читателю, хорошо знакомому с природой и бытом своей родной страны. Краткость и недоговоренность лежат в самой основе поэтики хокку.

Переводчик стремился сохранять лаконизм хокку и в то же время сделать их понятными. Надо, однако, помнить, что японское трехстишие обязательно требует от читателя работы воображения, участия в творческом труде поэта. В этом главная особенность хокку. Все растолковать до конца — значит не только погрешить против японской поэзии, но и лишить читателя большой радости вырастить цветы из горсти семян, щедро рассыпанных японскими поэтами.

В. Маркова

ТРЕХСТИШИЯ

БАСЁ[5]

Отцу, потерявшему сына

• Поник головой до земли,Словно весь мир опрокинут вверх дном,Придавленный снегом бамбук.

Покидая родину

• Облачная грядаЛегла меж друзьями… ПростилисьПерелетные гуси навек.

* * *

• Роща на склоне горы.Как будто гора перехваченаПоясом для меча.

* * *

• Майских дождей пора.Словно море светится огонькамиФонари ночных сторожей.

* * *

• Иней его укрыл,Стелет постель ему ветер.Брошенное дитя.

* * *

• Сегодня «травой забвенья»Хочу я приправить мой рис,Старый год провожая.

* * *

• В небе такая луна,Словно дерево спилено под корень:Белеется свежий срез.

* * *

• Желтый лист плывет.У какого берега, цикада,Вдруг проснешься ты?

* * *

• Все выбелил утренний снег.Одна примета для взораСтрелки лука в саду.

* * *

• Как разлилась река!Цапля бредет на коротких ножкахПо колено в воде.

* * *

• Тихая лунная ночь…Слышно, как в глубине каштанаЯдрышко гложет червяк.

* * *

• На голой веткеВорон сидит одиноко.Осенний вечер.

* * *

• Во тьме безлунной ночиЛисица стелется по земле,Крадется к спелой дыне.

* * *

• Кишат в морской травеПрозрачные мальки… ПоймаешьРастают без следа.[6]

Весной собирают чайный лист

• Все листья сорвали сборщицы…Откуда им знать, что для чайных кустовОни — словно ветер осени!

В хижине, крытой тростником

• Как стонет от ветра банан,Как падают капли в кадку,Я слышу всю ночь напролет.

В день высокого прилива[7]

• Рукава землею запачканы.«Ловцы улиток» весь день по полямБродят, бродят без роздыха.

Ответ ученику[8]

• А я — человек простой!Только вьюнок расцветает,Ем свой утренний рис.

* * *

• Ива склонилась и спит.И кажется мне, соловей на веткеЭто ее душа.

* * *

• Топ-топ — лошадка моя.Вижу себя на картинеВ просторе летних лугов.

* * *

• Далекий зов кукушкиНапрасно прозвучал. Ведь в наши дниПеревелись поэты.

Стихи в память поэта Сэмпу

• К тебе на могилу принесНе лотоса гордые листьяПучок полевой травы.

Грущу, одинокий, в хижине, похоронив своего друга — монаха Доккая

• Некого больше манить!Как будто навеки замер,Не шелохнется ковыль.[9]

В доме Кавано Сёха стояли в надтреснутой вазе стебли цветущей дыни, рядом лежала цитра без струн, капли воды сочились и, падая на цитру, заставляли ее звучать[10]

• Стебли цветущей дыни.Падают, падают капли со звоном…Или это — «цветы забвенья»?

* * *

• В тесной хибарке моейОзарила все четыре углаЛуна, заглянув в окно.

Недолгий отдых в гостеприимном доме

• Здесь я в море брошу наконецБурями истрепанную шляпу,Рваные сандалии мои.

* * *

• Послышится вдруг «шорх-шорх».В душе тоска шевельнется…Бамбук в морозную ночь.

На чужбине

• Тоненький язычок огня,Застыло масло в светильнике.Проснешься… Какая грусть!

* * *

• Ворон-скиталец, взгляни!Где гнездо твое старое?Всюду сливы в цвету.

* * *

• Встречный житель горРта не разомкнул. До подбородкаДостает ему трава.

* * *

• На луну загляделись.Наконец-то мы можем вздохнуть!Мимолетная тучка.

* * *

• Как свищет ветер осенний!Тогда лишь поймете мои стихи,Когда заночуете в поле.

* * *

• И осенью хочется житьЭтой бабочке: пьет торопливоС хризантемы росу.

* * *

• Цветы увяли.Сыплются, падают семена,Как будто слезы…

* * *

• Порывистый листобойСпрятался в рощу бамбукаИ понемногу утих.

На Новый год

• Сколько снегов уже видели,Но сердцем не изменились ониВетки сосен зеленые!

* * *

• Внимательно вглядись!Цветы «пастушьей сумки»Увидишь под плетнем.

Смотрю в окно после болезни

• Храма Каннон там, вдалеке,Черепичная кровля алеетВ облаках вишневых