На меня смотрели с уважением, я часто произношу непонятные слова, что сразу выдают мое благородное происхождение.
– У вас неплохие земли, – заверил Гунтер.
– Нужен учет, – сказал я наставительно. – Мне двойная бухгалтерия ни к чему, как и черный нал. Налоги возложу небольшие, но чтоб платили! Когда люди нарушают закон, их надо наказывать, а когда ведут себя добродетельно – с них надо брать налоги.
Тюрингем взял птицу из рук Ульмана и бережно понес в донжон. Я бросил поводья подбежавшему слуге, хотя мой конь в таких случаях застывает, как статуя из камня, слез и посмотрел на небо.
Грозовая туча надвигается страшная, жуткая, но уже видно, что пройдет стороной, а самое главное – за ней уже виден край.
– Рыцари обедают со мной в верхнем зале, – распорядился я. – Остальные в нижнем.
Зигфрид и Гунтер, этот чувствует себя неловко, отдали коней и пошли со мной в донжон. В нижнем зале женщины торопливо ставят на стол миски, накладывают горячую кашу, принесли на вертеле зажаренную тушу, а мы поднялись на второй этаж. Зигфрид остановился на середине лестницы, засмотревшись на мой герб, очень уж необычный, сам понимаю. Тогда я отнесся к этому слишком легкомысленно, нарисовав шесть эллипсов вокруг точки, знакомую даже детям эмблему атомной энергетики, но знающие люди вспомнили, что таким был герб древнейшего ордена Темных Паладинов, что существовал до каких-то там войн, что гремели еще и до Седьмой, и до Шестой, и до Пятой…
Гунтер тоже посмотрел так, поглядел эдак, хмыкнул, сказал с присущей ему деликатностью начальника стражи:
– Герб… необычен, если честно. И хотя мы вас, сэр Ричард, знаем всего несколько дней, однако…
Он замялся, я спросил с подозрением:
– Однако что?
Он развел руками, Зигфрид пришел на выручку новоиспеченному рыцарю:
– Он хочет сказать, что на беглого каторжника вы, сэр Ричард, не больно похожи… но если даже каторжник, то ему это до вчерашнего снега… Гунтер, я верно понял?
Гунтер вздохнул с облегчением:
– Именно это и хотел сказать!
Я насторожился:
– Ты это к чему?
Гунтер посмотрел за поддержкой на Зигфрида, тот кивнул с пониманием.
– Он верно намекивает, верно.
Мы вышли на большой балкон на высоте второго этажа, что опоясывает донжон, внизу во дворе опять упражняются лучники, а здесь слуги торопливо накрывают стол для троих рыцарей. Гунтер сплюнул через перила на головы стрелков.
– Пора бы, – пояснил он, – ваша милость, вам обзавестись какой-нибудь звучной приставкой к имени. Я имею в виду эти «де» или «фон». Можно и «ван», но с этими «ван» не совсем…
– Почему? – спросил я.
Он снова сплюнул на головы стрелков. Зигфрид и я сели за стол, появилась Фрида с кувшином вина и кубками, двое слуг быстро расставили серебряные тарелки с затейливыми вензелями, неприметный слуга с двумя помощниками внесли жареное мясо.
Гунтер ответил с некоторой нерешительностью:
– Да «ван», как и эти самые «де» и «фон», хоть и одно и то же… а все-таки не то же, если вот так прямо.
– Ага, – удивился я, – даже так? А теперь объясни еще проще. Да ты садись, а то все пожрем, поедешь голодным.
Он осторожно подсел к столу, чувствуя себя младшим по званию, взглянул исподлобья, не изгаляюсь ли, сказал осторожно подбирая слова:
– «Ван», «фон» и «де» – это все по-нашему «из». Де Амальфи – уже сразу понятно, что вы – владетель замка и земель Амальфи! То же самое и когда «фон» или «ван». Правда, «ван» могут прицепить даже к имени мужика. Конечно, зажиточного. А вот «де» и «фон» – только к знатным особам…
Он растолковывал подробно, с артикуляцией, внимательно смотрел мне в глаза, я наконец сообразил, что в самом деле считает меня кем-то вроде беглого каторжника да еще из таких дальних земель, где вообще об этих «де» и «фон» не слыхали.
– Благодарю тебя, Гунтер, – сказал я. – Вижу, заботишься. Другие сопят в две дырочки, помалкивают. А ты вон все растолковал, спасибо! Я в самом деле из таких дальних земель, что ни о каких фонах не слышали. У нас другие знаки отличия для всяких там знатных доярок, механизаторов и героев защиты и взятия Белого дома. Но, как я слышал, дворянством жалуют короли?
Он повернулся в сторону балюстрады, словно намеревался в третий раз смачно сплюнуть на головы стрелков, но то ли те наконец перебежали на другую сторону двора, то ли Гунтер не желал плевать, не глядя, передумал, сказал по-крестьянски основательно:
– Это там, в тихих землях. Здесь дворянство берут сами. Конечно, графство или герцогство так не возьмешь, надо чтобы пожаловал король, или хотя бы утвердил, графы и герцоги наперечет, товар штучный, зато дворянином можно стать и самому, если есть военный отряд и свой замок. А у вас славный феод с богатыми землями. Хоть деревень осталось маловато, зато лес, пашни, река, заливные луга…
Я поразмыслил, кивнул:
– Спасибо, подумаю. Мне это все по фигу, но с общественным мнением считаться приходится. Как думаешь?
Он проворчал:
– Раз уж не в лесу живете…
– Спасибо, Гунтер.
Он засопел, смущенный и довольный, я за день наговорил ему «спасибов» больше, чем он слышал за всю прошлую жизнь.
Слуги расставили блюда с жареным мясом, перед Зигфридом по его заказу – запеченного жирного гуся, фаршированного перепелами, рыцарь сразу с довольным ревом вонзил нож и распанахал надвое, я довольствовался странной красной рыбой, что очень напоминает форель, такая же нежная и тающая во рту, а мысли постепенно поднимаются над столом, абстрагируются, я напомнил себе, что рыцари правы, я уже не Ричард Длинные Руки, вернее, не просто Ричард, а благородный сэр де Амальфи. Здесь, как и везде, в первую очередь срабатывает идентификация, накладываемая обществом, а не самоназвание. Мало ли, что немцы зовут себя дойчами, все равно для нас их страна – Германия, для украинцев – Немеччина, для – испанцев и всей Латинской Америки – Алемания, якуты себя называют – саха, а грузины – картли, ну и что, Эльбрус и есть Эльбрус, пусть для туземцев он трижды Джомолумгбмавприсядку.
То есть, говоря проще, сперва были люди, которых называли по их повадкам или внешности Волками, Медведями, Орлами, Окунями, а дети их отвечали на вопрос «чьи»: Волковы, Медведевы, Орловы, Окуневы… Но это простой народ, а вот крутых называли по тем землям, которые им удалось захватить. Вернее, по тем, которые сумели удержать и с которых собирают дань. Так вожак банды, орудующей в Долгопрудненском районе, зовется Мишей Долгопрудненским, босса Солнцевского района звали Михасем Солнцевским, а главаря Люберцев – Геной Люберецким. Доблестный гасконец по имени Шарль так и остался для всех де Артаньяном, сокращенно