От шатра быстро примчались мои телохранители. Зигфрид во главе, еще мордастее и широкоскулее, с той поры как встретил и взял под защиту ту ведьмочку Скарлет Николсон, в боках раздался, живот выпирает, но все еще быстр и силен.
Он быстро и зорко огляделся по сторонам, взмахом руки велел двоим дюжим орлам встать от нас с Альбрехтом справа и слева.
Мы выждали, когда прибывшие остановят коней, вперед выехал тот юноша, одетый крикливо, но сейчас все крикливо и ярко, мне даже нравится, праздничное настроение так необходимо в это мрачное время.
Костюм расшит золотом, но привлекает внимание не одежда, а шляпа: широкополая, прошитая золотыми нитями и украшенная драгоценными камнями, а сверху еще и развевается целый веер тщательно окрашенных во все цвета радуги перьев.
Они красиво и величественно заколыхались, когда всадник соскочил на землю и бодрой пружинящей походкой направился к нам.
Его спутники спешились, но остались у коней.
– Граф Дэниэл Самантер, – представился он. – Послан герцогом Джефферингом к ее величеству королеве Ротильде Дрогонской.
Я промолчал, Альбрехт заметил строго:
– Граф, у вас в самом деле великолепная шляпа. Мы все уже оценили. И фасон, и драгоценности. Я еще не видел изумрудов такого размера и чистоты! Однако перед Ричардом Завоевателем положено снимать головные уборы. Даже такие.
Он в изумлении приподнял по-женски красивые дугообразные брови.
– Но я из рода Гарнарда Ричардсона!
Я промолчал снова, Альбрехт поинтересовался:
– Ну и что?
– В королевстве Мезина, – сообщил граф с великолепным пренебрежением, – было два древних рода, представителям которых даровано триста двадцать пять лет назад право не снимать головные уборы в присутствии короля. Но один пресекся семьдесят лет тому, а наш – нет!
– И что? – повторил Альбрехт.
– Я граф Дэниэл Самантер, – повторил он победоносно и попытался посмотреть на нас обоих свысока, не делая разницы. – Представитель первого и самого славного рода, который обладает этим правом!
Альбрехт хмыкнул, повернул голову ко мне. Не двигаясь, я произнес холодно и отчетливо:
– Мне кажется, король, даровавший вашему роду это право, давно умер.
Он выпрямился, сказал с благородным негодованием:
– Но право есть право!
– Это не право, – сообщил я, – а некая дурь. Я не собираюсь поддерживать замшелые обычаи, тормозящие прогресс и всяческий гуманизм. Снять шляпу!
Граф вздрогнул, рука уже дернулась вверх, но опомнился, выпрямился еще больше и сказал дерзко:
– Наши старинные привилегии…
Я взглянул на Альбрехта, тот кивнул Зигфриду. Мой телохранитель без замаха, но с таким удовольствием сбил шляпу с головы представителя древнейшего рода, что у того от мощного подзатыльника едва голова не оторвалась от тонкой шеи.
Я сказал в пространство перед собой:
– Если этот мезинский дурак еще раз не снимет головной убор, каким бы тот ни был, в моем присутствии или в присутствии королевы… то на первый раз хорошенько выпороть на площади у позорного столба, а если повторится… повесить сразу же без замены штрафом. А сейчас выбросите его прочь.
Ничего не понимающий граф не успел пикнуть, как его подхватили под руки и бегом почти вынесли, ноги волочились по земле. Исчезли надолго, видимо, слово «выбросить» поняли как выбросить вообще из дворца во двор, а то и вообще за пределы двора на городские улицы. Но так как мы не во дворце, только из шатра вышли посмотреть на Маркус, то даже и не представляю, как бдительные стражи поняли простое и как бы понятное слово «выбросить».
Я повернулся к его замершим спутникам.
– Мезина должна быть сильной, – произнес я жестко, – богатой и процветающей! Это будет доступно только при гуманном прогрессе, высокой культуре и отказе от диких привычек. Тот, кто соблюдает закон, всегда будет под его защитой. Кто не соблюдает… что ж, не завидую тому, кто воспротивится.
Один из прибывших вместе с графом, слишком тугодумный, чтобы понять изменившиеся реалии, промямлил растерянно:
– Но ведь ее величество королева Ротильда…
Я развернул и посмотрел на него в упор.
– Вы говорите о моей жене?
Он открыл рот для ответа, посмотрел на меня и медленно закрыл. Кажется, и до него наконец-то дошло, что это Ротильда моя жена, а не я ее муж. И хотя в математике не один ли хрен, но в реальной жизни как бы очень даже не совсем.
Телохранители сдержанно улыбаются, простодушный Зигфрид расхохотался во весь голос.
Альбрехт покачал головой.
– Жестоко.
– Находите? – поинтересовался я.
– Старинные привилегии, – пробормотал он, – пользуются уважением. И почтением. Это же в память о заслугах предков!
– Заслуги предков принадлежат Отечеству, – сказал я высокопарно, – а не отдельным всяким нахлебникам… Ишь, прадед совершил подвиг, может быть, даже погиб, а дивиденды получает внук?
Он усмехнулся.
– Но род один…
– Каждый отвечает за себя, – отрезал я. – Так и в Писании сказано. Нечего жить заслугами предков! Никаких привилегий.
– Кроме тех, – сказал Зигфрид, – которые установит Ваше Величество.
Я кивком указал на него Альбрехту.
– Слышишь глас народа?
– Ваше Величество, – ответил Альбрехт с укором, – это само собой разумеется. Не стоило даже упоминать о такой очевидности!
Ротильда, вся в пышных и красных, как закатное небо, волосах, сидит в ночной сорочке на краю кровати и быстро просматривает бумаги. Услышав шорох откидываемого полога, вскинула голову, лицо осветилось такой искренней радостью, что я усомнился, будто в самом деле уже знаю пределы женских хитростей и притворства.
– Мой король, – проговорила она счастливо, – уж прости, надо было сперва одеться…
– Не так уж и надо, – великодушно сказал я. – Ты хороша даже в рубашке, которая все равно ничего не прячет.
– Ах, Ваше Величество!
– Ротильда, – сказал я серьезно. – Мне надо отлучиться по делам службы.
– Службы?
– Я служу королем, – напомнил я, – не забыла? Так что увидимся не совсем скоро… Ох, да не ликуй так уж откровенно, это же обидно.
Она вскрикнула:
– Ваше Величество! Какое ликование, я безумно огорчена!
– Вижу, – сказал я, – все расцвела моментально.
– Ваше Величество, – запротестовала она, – я обижусь.
– Ладно, – сказал я и остановил ее жестом. – Слушай. У меня для тебя две новости. С какой начинать?
– С хорошей, – ответила она.
Я изумился.
– А кто сказал, что есть и хорошая?.. В общем, так. Я уезжаю, но присматривать за тобой буду. Ты из тех женщин, за которыми нужен глаз да глаз.
– Ваше Величество?
– Все серьезные документы, – предупредил я, – после твоей подписи должны визироваться мною. Если там только твоя подпись – акт недействителен.
Она посмотрела на меня исподлобья.
– А я надеялась…
– На что?
Она объяснила тихим голосом обиженного ребенка:
– Ваша победа над Мунтвигом должна была укрепить и мое положение, я ведь ваша жена!
– Ваше положение, – сказал я, –