А уж как Полю не хотелось!
Корабль предстояло вычистить от мачт до трюма, отмыть, переоборудовать пару кают…
– Когда это будет?
– Полагаю, что достаточно скоро. Через месяц, возможно, два. Как только степь станет проходимой, к нам пожалуют гости.
– М-да…
– Мсье Поль, я не буду лезть вам под руку. Но мне хотелось бы помочь.
Бывший боцман тяжело вздохнул. Да, этот юнец не лез нагло. Но непреклонности в его голосе хватило бы на десяток крепостных таранов.
– Что ж, пойдем… помощник. Зовут-то тебя как?
– Петр. По-вашему – Пьер, наверное.
Петька, а это был именно он, улыбнулся уголками губ. Ни к чему давить, приказывать, ругаться, показывать свое превосходство. Вежливость и только вежливость.
Поль Мелье и сам отлично справится, недаром же Ромодановский его хвалит: и корабль у него вычищен, и команда сработалась, да и вообще – ему б не боцманом быть – капитаном. По уму и знаниям достоин, просто для Франции дворянством не вышел. Ну да на Руси оно куда как лучше обстоит. Царевич – по уму судит, не по чинам да званиям.
А он, Петька, просто подскажет, как надо перевозить взрывчатку. И ни к чему Полю знать, что перевозят на его корабле. Вовсе даже ни к чему. Он уедет, а им на Руси жить…
Долго, конечно, шила им в мешке не потаить, но чем позже соседи о тайном оружии узнают, тем лучше для русских.
Но и до конца таить не удастся.
Им идти на Керчь, им драться с турками, пусть и одряхлевшими, но все равно зубастыми…
Что-то ждет «троянских коньков» впереди?
* * *Селим-Гирей смотрел на своего брата Сулеймана.
– Значит, у нас теперь новый султан.
– Да, брат.
Поправлять калгу Селим не стал.
– Значит, весной нас ждет поход… куда?
– Сейчас взбунтовался Крит. И султан хочет окончательно бросить на колени венецианцев.
– Можем ли мы это себе позволить?
Селим-Гирей знал ответ, но ему хотелось послушать и брата. И услышал он отражение своих мыслей.
Степь стонет. Русские захватили Азов и рассылают отряды во все стороны. Освобождают рабов, вырезают селения, уводят в плен татар…
Это обязательно надо прекращать! Или хотя бы осадить Азов. Чтобы русичи оттуда не выбрались!
Селим-Гирей понимал это. Только вот объяснить султану не смог бы…
Не прийти по его приказу?
Это самоубийство.
Пойти на Крит за султаном? Но тогда у него будут внутренние проблемы.
Селим-Гирей вздохнул – и решился:
– Отпиши султану. Мы придем, как только разобьем русских свиней, засевших в его крепости. Или пусть пришлет подмогу.
Хан понимал, что султан может прогневаться. Но… разве у него был выбор? Врага нельзя оставлять за спиной.
А умного врага вообще нельзя оставлять в живых.
* * *– Ванечка, взрослый ты стал.
Ваня Морозов с улыбкой смотрел на маму. Взрослый, да. А вот матушка ему теперь совсем иной кажется. И искорки веселые в глазах посверкивают, и во вдовьем уборе кое-что новое появилось. Вроде бы и черный он, и строгий. А все ж есть возможность носить его красиво. Он знает, на девчонках в царевичевой школе еще и не то показывали.
– Правильно, матушка. А потому тебе бы еще одного ребенка завести. А лучше двух?
– Стара я уже, сынок.
– Да неужто и Матвей так думает?
Ваня смотрел подчеркнуто невинными глазами. Можно подумать, шило в мешке спрячешь! Да вся дворня знает! И он тоже знает и не осуждает. Отец уж сколько лет тому умер, да и до того лежал… матушке самой сильной стать пришлось, опереться не на кого было. А сейчас она себе чуть волю дала. И то – не по блуду. Просто полюбила.
Хотя Аввакум и ругается. Нечего, мол, втайне грешить! Жениться надобно!
Но покамест Феодосия тянула с этим решением.
– Сейчас не о том речь. – Матушка, хоть и пыталась казаться строгой, но предательский румянец сводил все впечатление на нет.
– А о чем, матушка?
– Жениться тебе пора.
Ваня внутренне подобрался. Да, чего-то подобного он и ждал. Но – не хотел. На всю Русь святую православную была только одна женщина, которую он хотел бы назвать своей женою.
Царевна Софья.
Только вот пока за него царевну не отдадут. И просить не стоит, только что в ссылке окажешься. А вот как матери об этом сказать?..
– Мам…
– Завтра же могу тебе десяток невест показать. И все счастливы с нами породниться будут.
– Я…
– Ты не хочешь. – Феодосия смотрела серьезно. – Ты, как и я. Я ведь твоего отца любила. Не потому за Матвея замуж не иду, что сладко в грехе жить. Боюсь я, что все между нами – мара, морок туманный. Проснуться боюсь, взглянуть – и разлюбить. Как тогда мужу в глаза смотреть буду?
Ваня взял ладонь матушки в свои руки.
– Мам… ты ведь счастлива. Ты изнутри светишься. Такое не погасишь…
– Боюсь я покамест. Да только и ты тоже светишься, сынок. Особливо как из Дьяково возвращаешься или едешь туда. Там она живет?
– Там, – таиться смысла не было.
– И кто ж она?
Ваня вздохнул. Мать не торопила, но смотрела так, что и без ответа ее оставить не получится. Понимала, что таиться он не станет – хватит. И то сказать – возраст. Других уж давно оженили… но и неволить сына?
Нет, так она не поступит. Даже если девочка из безродной семьи – все равно ее примет.
– Сонюшка.
– Ох…
Феодосия даже за сердце схватилась. Заболело вдруг. Никогда ничего такого не было, а тут словно иголкой острой кольнуло. Одна была в Дьяково Сонюшка, лишь одна. Остальных девушек Ваня мог и Софьями, и Соньками величать, а Софьюшкой или Сонюшкой – только одну.
Царевну Софью Алексеевну.
Да что греха таить – думала Феодосия и о таком повороте. Но…
– А она знает ли?
– Она меня как брата любит. – Синие глаза сына были грустными. – Ребенок она еще…
– Да уж шестнадцать ей минуло! Другие в таком возрасте детей на руках качают!
– Она – не другие. Она – единственная…
И столько тоски у него было в голосе, что Феодосия поняла – это все. Конец.
Ни на ком другом она сына не оженит.
Хотя… конец – не венец! Она и сама под венец шла не особенно смышленой… потом поумнела. Может быть, Софья сейчас и не догадывается о Ванечкиных чувствах. И такое может быть.
– А она кого еще любит?
– Нет, мам. Меня и Алексея. А других людей для нее словно бы и нету.
– Это уже лучше, чем ничего. А ты ей о своих чувствах говорил ли?
– Так ты не против?
Улыбка стала ему ответом. Против? Сынок, да для твоего счастья я землю с небом смешаю! Горы переверну, моря осушу… а тут всего лишь такое! Да, она царевна, да, пока жив Алексей Михайлович – ее за тебя не выдадут. Но потом-то?
Неужто Алексей Алексеевич, царем став, другу не поспособствует?
– Я хотел вернуться из Крыма и поговорить с ней.
Боярыня подумала немного:
– Может, оно и