Прошло несколько дней, и Нагым с дедушкой поехали в Акбетку. Там Айдос познакомил его с высоким, очень худым человеком и сказал:
— Нагым, это твой дядя Оринбай.
Они вошли в глинобитную лачугу — жилище Оринбая. Все здесь говорило о крайней бедности, почти нищете. Дядя погладил черноволосую голову мальчика.
— Единственный сын моей единственной покойной сестры… — сказал он тихо и печально; казалось, разговаривал он не с гостями, а с самим собой.
Нагнувшись над плетеной корзиной, Оринбай вытащил из нее старые штаны, рубашку и протянул Нагыму:
— Возьми, сынок; это все, что у меня есть. Беден я, трудно мне, очень трудно. Работаю один, а в семье нас восемь человек. Но ничего не поделаешь. Приезжайте в будущем году; надеюсь, тогда дела мои поправятся. Старшему сыну будет уже тринадцать лет, второму — одиннадцать, они станут настоящими помощниками, и нам будет легче прокормиться… Да и тебе, Нагым, наверно, помогу.
Оринбай понурился. Айдос ласково положил руку ему на плечо:
— Не горюй, браток, всем нам трудно. О помощи Нагыму теперь не думай. Ему хорошо у нас, для меня и Нурбике он родной внук. А у тебя, я вижу, своих детей хватает; нелегкое это дело — прокормить такую семью. Но я верю: начнут работать сыновья, заживете лучше. Не правда ли? — Старик ободряюще улыбнулся.
— Да сбудутся добрые слова твои, хороший человек, — поблагодарил Оринбай.
Переночевав у дяди, Нагым с Айдосом возвратились в Тербенбес. И занялся мальчик обычными своими делами: пас овец и коз, ходил собирать хворост на топливо, помогал готовить корм на зиму для скота, резал камыш.
Видел Айдос, как старательно работает Нагым. Понимал и то, как хочется мальчику побыть среди своих сверстников, но к вечеру от усталости у него слипались глаза, не влекли ни игры, ни забавы.
За ужином, глядя на осунувшееся лицо Нагыма, Айдос сказал:
— Отдохни немного, сынок. Хоть два дня побегай, поиграй с ребятами, а я скажу людям, что присмотрю за стадом вместо тебя.
Рано утром Нагым наскоро поел и побежал к морю. Он лег на песок и устремил взгляд в чистое, синее-синее небо, слушал тихие всплески волны, лениво вползавшей на берег, пересыпал с руки на руку теплый песок, перебирал красивые белые, розовые, жемчужно-серые ракушки, складывал их маленькими горками. На берегу полно морских ракушек. «Прибежали бы сюда Кутлымурат и Сейтимбет, — думал мальчик, — славно было бы поиграть с ними в ракушки…»
А приятели в это время как раз шли к морю, им самим хотелось повидаться с Нагымом, поиграть с ним. Кутлымурат шел быстро, Сейтимбет еле поспевал за ним, то и дело оглядываясь назад.
— Чего это ты назад смотришь? — рассердился Кутлымурат. — Все еще боишься своей бабки? Трус, вот ты кто!
Сейтимбет шмыгнул носом:
— Легко тебе говорить. А мне теперь от бабушки попадет. Она меня не пожалеет и наговорит отцу, что я не слушаюсь и вожусь с сиротой. Отец знаешь как мне всыплет!
— Да ну ее, твою бабушку! Чего она взъелась на Нагыма?
— Откуда мне знать? Твердит все, чтобы не играл с ним и даже близко не подходил. Говорит: «Несчастье сироты и на тебя ляжет черной тенью». Только ты не рассказывай об этом Нагыму, я люблю его, мне всегда интересно с ним. И потом, Нагым такой храбрый… Вот бы мне таким стать.
Кутлымурат от удивления даже рот раскрыл:
— Как это «ляжет черной тенью»? Что это значит?
— Кто его знает? Бабушка так говорит. А что это, я и сам не знаю.
Кутлымурат нахмурился:
— Вот что я тебе скажу: никогда и никому такое не говори. Нагым обидится и совсем перестанет с нами водиться. Он ведь самый смелый и добрый среди нас. Помнишь, мы все попрятались от пыльного вихря, а он один не побоялся выйти ему навстречу. И прошел сквозь него. Нагым — настоящий храбрец, и уж поверь, если узнает, что ты повторяешь злые и глупые слова своей бабушки, навсегда бросит тебя!
— Да ты что, — сказал Сейтимбет, — мне даже в голову не приходило рассказывать Нагыму, что говорит про него бабушка. Аллах с ней!
— И не только Нагыму, никому не повторяй этих слов. И смотри не будь трусом.
Немного погодя они увидели Нагыма. Опустив голову, он медленно шел вдоль берега. Мальчики побежали к нему.
— Здорово, Нагым! Сыграем в альчики или ракушки? — крикнул Кутлымурат.
— Что-то не хочется, — грустно отозвался Нагым.
Втроем они молча шагали по берегу. Наконец Нагым нарушил тягостное молчание:
— Знаете, о чем я думаю?
— О чем? — выжидательно уставились на него ребята.
— Всегда ли вы будете вместе со мной, всегда ли мы будем верными друзьями…
Он остановился, широко расставил ноги, поднял голову и перевел пристальный и выжидательный взгляд с Кутлымурата на Сейтимбета. Загорелое лицо его было серьезным и печальным.
— Я хочу, чтобы вы сказали мне честно и откровенно: крепка ли наша дружба и будет ли она всегда между нами?
Мальчики обрадовались, что Нагым прервал молчание, и заговорили наперебой:
— Верь мне, Нагым! Что бы ни случилось, мы всегда будем вместе! — Кутлымурат протянул руку: — Клянусь Кораном[2]!
— И я, и я клянусь Кораном, что всегда буду твоим другом! — воскликнул Сейтимбет.
Они давали друг другу обещание и, подражая старшим, клялись Кораном. Не зная, почему взрослые клянутся Кораном, не зная, что в нем написано, мальчики в любом споре ссылались на Коран, думая, что этим скрепляют и подтверждают обещание, придают убедительность своим словам.
Но жизнь в бедной семье, постоянная нужда, необходимость с ранних лет пасти чужой скот многому научили Нагыма. Он знал то, что было неведомо его друзьям. Не раз видел он, как люди клялись Кораном, хотя говорили неправду, или, невзирая на клятву, обещаний своих не выполняли.
Улыбаясь, он поглядел на своих друзей:
— Не надо клясться Кораном, ведь вы не знаете, что в нем написано.
— Ты что же, не веришь нам? — спросил Кутлымурат.
Нагым кивнул головой:
— Не верю. Ведь вы удрали, оставили меня одного, когда налетела пыльная буря. Разве друзья покидают товарища в опасности?
Сейтимбет молча почесал затылок.
Не зная, что ответить, мальчики опустили головы и большими пальцами ног чертили какие-то узоры на песке.
Нагым видел, что друзья растеряны, ему стало жаль их. «Что толку их ругать, — подумал он, — обидятся на меня, и пойдет наша дружба врозь, а это совсем плохо. Надо что-нибудь придумать».
— Вот что, ребята, — заговорил он снова, — давайте сделаем так. Завтра мы все поедем на Мерген-атау[3]. Будем искать яйца чаек и уток. Может, найдем утиные гнезда, в которых есть птенцы; возьмем несколько птенцов, принесем домой, будем за ними ухаживать, вырастим их. Согласны?
Мальчики обрадовались; они запрыгали, стали хлопать в ладоши.
— Ура! — закричал Кутлымурат. — И никому ни слова! Только мы втроем. Я захвачу с собой полный кувшин воды!
— А я возьму