И тут зазвонил телефон.

Я протянул руку, взял трубку. Лорен.

– Я только что получил твою телеграмму.

– Хорошо.

– Все в порядке? Где она?

– Рядом. Можешь с ней поговорить, – и вложил трубку в ее руку.

– Все отлично, Лорен, – проворковала она. – Нет, нет, не волнуйся… У вас было чудесно, но не могла же я оставаться до бесконечности… Да, благодарю. Я задержусь в Калифорнии на несколько недель, а потом, вероятно, вернусь в Лондон… Перед отъездом позвоню… Мы как раз собираемся на обед… Поцелуйте за меня Алисию™ До свидания.

Она положила трубку на рычаг, затем скинула меня с себя. Я перекатился на спину, она села, зыркнула на меня сверху вниз.

– Да ты просто мерзавец.

И мы оба захохотали.

Они сидели у стойки, когда мы вошли в коктейль-холл. При виде леди Эйрес глаза их широко раскрылись.

Никто не носит мини-юбки лучше англичанок. Кажется, их ноги находятся в непрерывном плавном движении, от которого нельзя отвести взгляда.

Арнольд соскользнул с высокого стула.

– Тони Руарк, Анджело Перино, – представил он нас.

Руарк, крупный черноволосый ирландец, сразу же мне понравился. Мы обменялись крепким рукопожатием.

Я познакомил их со своей дамой, и они раздвинулись, освобождая ей проход к стойке. Начавшийся было разговор оборвался, едва она стала садиться на стул. Там было на что посмотреть. Потом мы заказали коктейли.

Пять минут я мирился со светской болтовней, затем перешел к делу.

– Арнольд говорил, что у вас есть подходящие для меня производственные площади.

– Вполне возможно, – осторожно ответил Руарк.

– Там есть все, что нужно, – вмешался Арнольд Зикер. – Восемнадцать тысяч акров. Из них две тысячи – ангар, который можно использовать хоть сейчас. Кроме того, пристань и железнодорожная ветка.

Я словно и не слышал Арнольда. Ему лишь бы получить комиссионные.

– Я не понимаю, почему вы решили продать завод? – обратился я к Руарку.

– Честно?

Я кивнул.

– Никакой перспективы.

Я молчал, предлагая ему продолжать.

– Все написано черным по белому. Уменьшение расходов на оборону прежде всего ударит по нам.

– Почему вы так думаете? – спросил я. – Куда они денутся без вертолетов?

Компания Руарка выпускала в основном винтокрылые машины.

– Они потребуются, – согласился он, – но не в таком количестве. У нас все ладилось, пока титаны занимались своими дорогостоящими проектами. «Боинг» строил «747-й», «Локхид» – «1011»[7] и сверхзвуковой бомбардировщик, серийное производство которого никак не утвердит Конгресс. А теперь все, что останется, отдадут им.

И это естественно. У них больше работников, больше наличных средств.

– А как насчет коммерческого использования ваших вертолетов?

– Исключено. Рынок заполнен. А потом, наши вертолеты не приспособить для мирных целей. Они проектировались как боевые машины, – он отпил из бокала. – Мы уже получили извещение, что на следующий год заказов не будет.

– Я это ценю, – я смотрел ему прямо в глаза. – Вашу честность и откровенность.

Он улыбнулся.

– Вы спрашиваете, я отвечаю. Да я ничего и не сказал вам такого, чего вы не узнали бы сами, если б навели справки.

– Все равно спасибо. Вы сберегли мне немало времени. Вся необходимая документация по заводу у вас с собой?

– Да, – он указал на «дипломат», стоящий на полу у его ног.

– Хорошо, – кивнул я. – Тогда давайте пообедаем, а потом поднимемся ко мне и все обстоятельно посмотрим.

Из нашего номера они ушли в четвертом часу утра.

– Как надумаете осмотреть завод, сообщите. Я пришлю за вами самолет.

– Благодарю. Я свяжусь с вами завтра.

Джон Дункан прилетал утренним рейсом. Из «Вифлеем моторс» он уволился четыре года назад, когда ему стукнуло шестьдесят. В наши планы Номер Один посвятил только его.

– Джон Дункан для меня что Чарли Соренсен для Генри Форда. В автомобилях для него нет тайн, – сказал мне как-то старик.

– Но он на пенсии, – возразил я.

– Он вернется, – заверил меня Номер Один. – Насколько я его знаю, ему уже до смерти надоело корпеть в гараже над газотурбинным двигателем собственной конструкции.

Номер Один не ошибся. Джон Дункан задал мне лишь один вопрос: когда мы намерены начать?

Закрыв за ними дверь, я вернулся в гостиную, налил себе виски, сложил бумаги в стопку, сел на диван.

– Они ушли? – донесся с порога спальни ее голос.

Я поднял голову. Ночная рубашка из тончайшего батиста не скрывала таящихся под ней сокровищ. Я кивнул.

– Я заснула, но сквозь сон слышала ваши голоса.

Сколько времени?

Я посмотрел на часы.

– Двадцать минут четвертого.

– Ты, должно быть, совсем вымотался.

Она налила себе джина с тоником. Села в кресло. Пригубила бокал.

– Может, я чего-то не понимаю, но мне кажется, всего этого не нужно для изготовления нескольких гоночных автомобилей, не так ли?

Я не стал с ней спорить.

– То есть ты задумал что-то еще?

– Да.

Она замялась.

– Лорен знает об этом?

– Нет.

Она помолчала, выпила джин.

– А ты не волнуешься?

– На счет чего?

– Насчет меня. Что я могу ему рассказать.

– Нет.

– Почему? Ты же ничего обо мне не знаешь.

– Знаю, и предостаточно, – я поднялся, добавил в бокал канадского виски, повернулся к ней. – Помимо того, что в постели с тобой едва ли кто потягается, мне думается, что ты очень честная и порядочная женщина.

Она замерла, облизала губы розовым язычком.

– Я тебя люблю.

– И это мне известно, – ухмыльнулся я.

Она швырнула в меня бокал, и мы отправились в спальню.