Я уже готов был заказать еще порцию выпивки, как перехватил устремленный на меня взгляд Элизабет. Пришлось переключиться на кофе. Она улыбнулась.

– Вот уж из-за этого переживать тебе больше не придется, – пробурчал я.

– У тебя нет времени возвращаться к выпивке. Тебе понадобится вся сообразительность, если ты собираешься помочь Дани.

– Не представляю, что смогу сделать.

– Должно быть, что-то можешь, – успокоила она меня, – иначе Гордон не просил бы тебя приехать.

– Будем надеяться.

Место отцов в нашем обществе. Даже когда он в годах, и то может пригодиться. Хотя бы сыграть сильного и надежного на телевидении.

Меня снедало беспокойство. Стрелки на больших настенных часах показывали четверть второго. Я уже хотел быть в дороге.

– Не выйти ли нам на свежий воздух?

Элизабет кивнула, я заплатил по счету, и мы вышли. Мы показались на площадке для встречающих, как раз, когда с ревом садился большой реактивный лайнер. Я увидел большое двойное «А» на его борту.

Динамик над нашей головой взревел: «Американские Авиалинии, рейс 42, из Нью-Йорка, пассажиры выходят через 4-й проход».

– Должно быть, мой самолет, – предположил я.

Его огромное тело лоснилось и блестело. На изящно отогнутых крыльях размещались три огромные турбины. Пока мы смотрели, по трапу стали сходить пассажиры.

– В первый раз я начинаю чувствовать одиночество, – неожиданно сказала Элизабет.

Я посмотрел на нее. В голубоватом флюоресцентном свете, идущем от аэродромных огней, лицо ее казалось бледным. Я взял ее за руку. Она была холодной и неподвижной.

– Я не должен лететь.

– Ты должен, и ты это знаешь. – Глаза у нее были грустными.

– Нора так не считала, – криво усмехнулся я. – Одиннадцать лет назад она сказала, что у меня нет никаких прав.

– И ты в это поверил?

Я не ответил. Вместо этого я вытащил сигарету и закурил. Но Элизабет не собиралась так легко спускать меня с крючка.

– Поверил? – настаивала она, и в голосе ее появилась странная хрипотца.

– Нет, – сказал я, не отрывая глаз от летного поля. С самолета сгружали багаж. – Я не знаю, во что верить. Про себя я был уверен, что с моей дочерью все в порядке. Но порой мне хотелось, чтобы все было так, как сказала Нора. Тогда все было бы куда проще.

– В самом ли деле, Люк? – мягко спросила она. – Неужели это заставило бы тебя забыть годы, которые ты провел с Дани, когда она принадлежала тебе больше, чем кому бы то ни было – даже ее матери?

Снова я почувствовал жжение внутри.

– Оставь это! – хрипло сказал я. – Если даже я ее отец, что хорошего я дал ей? Я не мог заботиться о ней. Я не мог поддержать ее. Я даже не мог защитить девочку от ее же матери!

– Ты можешь любить ее. И ты любил ее в самом деле.

– Да, любил, – горько признал я. – Это очень помогало. Вот и сейчас я могу оказать ей прямо-таки колоссальную помощь… – Я почувствовал, как к горлу у меня поднимается тошнотная спазма. – Я не должен был оставлять ее с Норой!

– Но что ты мог сделать?

– Взять ее и бежать, – сказал я. – Не знаю. Что-нибудь.

– Ты уже пытался.

– Знаю, – пробормотал я. – Я был сломан, и я оказался трусом. Я подумал, что это потребует много денег, тогда как все, в чем Дани нуждалась, была только любовь.

Я повернулся к Элизабет.

– Нора никогда не любила ее. По-настоящему, я имею в виду. Нора была занята своей работой, а Дани была приложением к ней, когда она не была занята своими делами. И если она ей начинала мешать, Нора подкидывала ее бабушке, или же я забирал ее на катер. И ты знаешь кульминацию этой истории? Она покачала головой.

– Дани всегда была очень рада видеть свою мать. Она вечно старалась подражать ей. Нора же с рассеянным видом лишь трепала ее по головке и уходила заниматься своими проблемами. Я не раз видел, как она прибегала ко мне, скрывая огорчение под детским смехом, и мне оставалось лишь утешать ее.

По лицу Элизабет потекли слезы. Она придвинулась ко мне.

– Ты был ее отцом, – тихо шепнула она. – Ты не мог быть ей и матерью. Как бы ты ни пытался.

Динамик над нами снова взревел: «Американские Авиалинии, рейс 42 на Денвер и Сан-Франциско, посадка через проход номер 4!» Я крепко растер лицо, внезапно почувствовав усталость.

– Это нам.

– Я тоже так думаю, папочка.

Я с удивлением посмотрел на нее. Она в первый раз назвала меня так. Она улыбнулась.

– Тебе придется снова привыкать к этому слову.

– Это будет нетрудно.

Мы двинулись внутрь здания аэропорта.

– Ты дашь мне знать, когда приедешь?

– Я сразу же позвоню тебе из Сан-Франциско. Если тебе нечего будет мне сообщить, сразу же скажи мне об этом. Так мы сэкономим кучу денег.

– О чем я должна тебе сообщать?

Я положил руку ей на живот. Она рассмеялась.

– Не беспокойся. Я не позволю ребенку появиться на свет, пока ты не вернешься.

– Обещаешь?

– Обещаю.

К тому времени, когда мы подошли на посадку, у прохода почти никого не было. Большинство пассажиров уже было на борту. Я поцеловал Элизабет на прощание и вручил контролеру билет.

Взглянув на него, он проштемпелевал его, оторвал верхнюю часть и вернул обратно.

– Прямо и направо, мистер Кэри.

Когда самолет сделал посадку в Денвере, я не вышел размять ноги, как предлагала стюардесса. Я предпочел, оставшись на борту, выпить чашку кофе. Он был крепким, горячим, и я чувствовал, как его тепло наполняет меня, и постепенно отпускает судорога, сжимавшая мышцы желудка.

Шесть лет. Как много прошло времени. И многое могло случиться за эти шесть лет. Ребенок вырос. Теперь она, должно быть, уже молодая леди. Ходит на высоких каблуках и носит короткие юбки. Мажется бледной, почти бесцветной помадой, кладет на глаза синие или зеленоватые тени и закручивает волосы в смешной хвостик на макушке, как артишок, от чего она кажется выше ростом. Она может производить впечатление почти взрослого человека, пока не посмотреть ей в лицо, и тогда становится ясно, как на самом деле она молода.

Как долго тянутся шесть лет в разлуке с домом. Ребенок, которого тебе пришлось оставить, вырос, и на его долю досталось много такого, чего ты ей никогда бы не пожелал. Как и ее матери.