– Так, присяжные... Обрати внимание на номер три...
Дослушать до конца не было сил.
– Знаю. Читал его досье.
Я пошел к двери и уже с порога обернулся:
– Не забудьте, Джон, вы дали мне полную свободу.
К зданию криминального суда ведет длинная лестница, но мне удалось беспрепятственно поставить ногу лишь на ее нижнюю ступеньку. В ту же секунду я оказался в центре галдящей толпы репортеров. Они тоже знали. По-видимому, Старик схватил телефонную трубку, едва за мной закрылась дверь палаты.
– Мистер Кейс, нам стало известно, что вместо окружного прокурора процесс будете вести вы. Так ли это?
Вот уж кому я ни за что не отвечу! Ненавижу людей, называющих меня «Кейсом». Моя фамилия – Кейес. Неужели так трудно запомнить? Со спокойной улыбкой на лице я продолжал молча пробиваться вверх. Вдогонку летел град вопросов. У входа пришлось остановиться.
– Привет, ребята! Дайте отдышаться. Вы же знаете, что я вернулся из отпуска только сегодня утром.
Толпа не унималась.
– Господин Кейес, говорят, будто окружной прокурор поехал в госпиталь лишь после того, как вызвал вас телеграммой. Чем объясняется его поступок?
Тут наконец мне удалось проскользнуть в крутящуюся дверь и оторваться от преследователей. В холле я повернул направо и почти пробежал мимо пресс-центра суда, но и здесь меня поджидала засада. Запрыгали фотоблицы. Пришлось прибавить ходу, следом неслись газетчики.
К лифту мы подбежали одновременно.
– Джентльмены, хочу сообщить, что к полуденному перерыву будет подготовлено заявление для прессы. После этого я постараюсь держать вас в курсе дел и отвечать на все вопросы... по мере сил. Но сейчас мне необходимо собраться с мыслями, и потому я прошу предоставить такую возможность. Джентльмены, я рассчитываю на ваше понимание, ибо оно – залог нашего плодотворного сотрудничества.
Эти слова потонули в шуме – репортерская банда готовилась штурмовать лифт. Я успел нырнуть в него как раз вовремя, дверцы захлопнулись и кабинка взлетела на седьмой этаж.
В конце длинного коридора возле двери моего кабинета маячила фигура Джоэла Рейдера – одного из тех, о ком так нелестно отозвался Старик. В характере Рейдера удачно сочетались способности и завидное упорство. Он был всего несколькими годами старше меня, но чудовищно честолюбив.
Джоэл протянул руку:
– Здравствуй, Майк. Удачи тебе.
Я ответил рукопожатием.
– Спасибо, Джоэл. Сегодня удача нужна, как никогда.
Мы вошли в кабинет.
– Как Старик?
Я попытался улыбнуться, однако помимо воли губы сложились в кривую ухмылку.
– Ты ведь знаешь его – вечно ноет и жалуется.
Джоэл расхохотался:
– Майк, ты не застал главного! Когда доктор сообщил ему диагноз, мы думали, что Старик от ярости свернет бедняге шею. Умора, да и только!
– Представляю.
Я швырнул пальто и шляпу на деревянную скамью рядом со столом, устало сел и посмотрел Джоэлу прямо в лицо.
– Я не хотел перебегать тебе дорогу, Джоэл.
Он через силу улыбнулся:
– Не бери в голову, Майк... Ты никому ничего не перебежал. Раз вы со Стариком вдвоем раскрутили это Дело, кому его вести, как не тебе? Я ведь все понимаю...
Я тоже все понимаю. С одной стороны, Джоэл был бы не прочь оказаться на моем месте, а, значит, в газетных заголовках. С другой, он не любил рисковать и играл только наверняка. Сегодняшний процесс как раз из таких, в которые Рейдер предпочитал не влезать.
– Джоэл, а где Алекс?
Алекс Картер вместе с Джоэлом помогал Старику на судебных заседаниях.
Джоэл пожал плечами:
– Ты что, не знаешь, где сейчас Алекс? Но он оставил тебе кое-какие бумаги. Посмотри.
Посредине стола аккуратной стопкой лежали листки с записями Старика.
Я, конечно, же знал, где Алекс Картер – в туалете. Там он проводил многие часы перед началом каждого суда, и причиной этой странности являлись необыкновенно нервные, если не сказать – истеричные почки. Самое же загадочное состояло в том, что с началом заседаний мочеизнурение резко прекращалось, и даже очень долгий процесс Алекс высиживал без малейших затруднений.
Сейчас мне было не до Картера с его почками и вообще не до кого. Я хотел остаться один.
Джоэл понял это без слов и, не дожидаясь моей просьбы (его больное самолюбие не могло допустить такого унижения), бросил уже от двери:
– Майк, я буду у себя. Если тебе понадобится помощь, имей это в виду.
– Спасибо, Джоэл.
Я проводил его взглядом, быстро закурил и взял бумаги. Сверху лежало обвинительное заключение. Перед глазами запрыгали жирные черные буквы:
«Народ штата Нью-Йорк против Мэриен Флад, обвиняемой».
Внезапно в сердце ударила резкая боль. Вот она, страшная минута. Все разом куда-то ушло. Пустота... Осталось только судебное дело, с которым мне предстояло прожить несколько недель, дело по обвинению Мэриен Флад.
Как я казнил себя за то, что поддался на уговоры Старика! Боль сидела в груди, словно прочно вбитый гвоздь.
До начала заседания оставалось совсем немного времени и мне его с трудом хватило бы на обдумывание кое-каких деталей процесса, но в голове было другое... Я как будто вернулся в день нашей первой встречи.
Иногда мне кажется, что с той поры прошло сто лет, но на самом деле я увидел Марию не так давно – летом 1935 года.
То было тревожное время. Свирепствовала безработица. Изнурительный июльский зной словно сгущал ядовитую атмосферу озлобленности и страха.
Отца постигла участь многих – он потерял место, а найденная после долгих мытарств должность управляющего домами всего за два года состарила его и изменила до неузнаваемости.
Чтобы помочь семье, мне приходилось подрабатывать в газетном киоске на перекрестке 86-ой улицы и Лексинггон Авеню. Там я один раз в неделю с девяти вечера субботы до десяти тридцати следующего утра комплектовал воскресные многостраничные номера.
Мне уже шел семнадцатый год, но я был послушным сыном и, стараясь не огорчать свою набожную маму, посещал утренние воскресные службы в церкви Святого Августина, что неподалеку от нашего дома.
Тот день начался как обычно. Закончив работу, я едва успел к началу мессы, прокрался на задний ряд и мгновенно заснул. Сладкий сон был прерван решительным толчком в бок.
Не разлепляя век, я вяло подвинулся, освободив опоздавшим край скамьи, но от второго толчка все же открыл глаза.
В начале ряда топтались две женщины – наверное, им мешали пройти мои ноги. Пришлось поджать колени.
Старшая почти не задержалась в сознании – тусклые серые, точно запыленные волосы, блеклое унылое лицо. Невнятно бормоча какие-то извинения, она протиснулась мимо меня и тяжело опустилась на скамью. В общем, эта неинтересная увядшая женщина не заслуживала и капли внимания, но ее дочь... Мое сердце оборвалось.
В этой девушке поражало все: тяжелые, тускло мерцающие золотистые волосы, растянутый в полуулыбке яркий рот с изящно очерченными губами и прекрасными зубами, высокие нежные скулы, подведенные коричневым карандашом веки