Дэвидсон угрюмо кивнул.
– Вы были избраны для задания.
– Что вы имеете в виду?!
– Возможность послужить отчизне посредством служения своему Федеральному бюро расследований. Вам наверняка будет приятно услышать, что в окончательном сокращенном списке было семь фамилий, а Он… – это слово агент возгласил с благоговейным придыханием. – … Он избрал вас Сам, тотчас же, как человека, наиболее квалифицированного для служения на этом посту. Не только лояльного американца, а американского американца, одного из коренных жителей, а также представителя национальных меньшинств.
Пока агент говорил, тревога почти покинула Тони. Итак, ни о каких преступлениях не было речи, нечего было драпать, когда никто не преследует, в биографии не было ничего бросающего на него тень, все это дело перешло из разряда пугающих в таинственные и мало-помалу облекается в одежды абсурдных.
– Вы все еще не сказали мне, на какое задание меня прочат.
– Вовсе не прочат, а утвердили. Он утвердил вас Самолично.
– Но я-то ничего не утверждал и определенно ни на что не пойду, пока не узнаю хотя бы, о чем идет речь.
Тут агент убрал бумаги, предпочел пропустить мимо ушей предложение свободы выбора и заговорил, выбирая слова с безупречной точностью:
– Вы избраны в качестве генерального директора книжно-сувенирного киоска, каковой будет открыт в вестибюле здания Федерального бюро расследований.
– Спасибо за предложение, но боюсь, я вынужден его отклонить.
– Неприемлемо. Бумаги о переводе уже подготовлены…
– Как это неприемлемо?! Я совершеннолетний американец, и вы не можете принуждать меня к чему-либо против моей воли. Быть может, я и рожден индейцем, но мой отец покинул резервацию и позаботился о том, чтобы я получил хорошее образование и отслужил в армии, как и всякий американский юноша. Я свой долг выполнил. Мне нравится и тут. – В приступе велеречивости Хоукин дошел до полной опрометчивости. – Я ценю ваше предложение, но передайте Самому: большое спасибо, но все-таки нет, спасибо.
Дэвидсон медленно подался вперед. Его сжатые губы вытянулись в ниточку, пронзительно тяжкий взгляд источал арктический холод.
– Не находились ли вы под следствием? – Слова падали с его губ звенящими ледяными глыбами. – Вы на это напрашиваетесь. Человек, отвергающий подобную возможность, наверняка что-то скрывает, а мы, уверяю вас, специалисты по части извлечения на свет темных сторон жизни. Всех без исключения. Вы что-то скрываете, мистер Хоукин?
Сердце Тони всполошенно трепыхнулось, подкатив под горло, так что ни сглотнуть, ни вздохнуть, а перед мысленным взором в бешеном темпе снова замелькали картины правонарушений, допущенных им за свою жизнь. Похабная гостиничная комната в Номе с женой капитана, порванные квитанции на штраф за неправильную парковку, кое-какие преувеличения и любопытные умолчания в налоговых декларациях, неоплаченные и давно позабытые счета за коммунальные услуги, дыра в колючей проволоке ограды лагеря Аптон, весьма часто употребляемая после отбоя из-за близости к местной таверне; эти и им подобные прегрешения пронеслись у Тони перед глазами – пожалуй, пустяковые, и будь он католиком, отделался бы всего лишь одним-двумя «Отче наш» да небольшим постом, но его пуританской совести протестанта эти прегрешения представлялись грозными громадами, еще более разросшимися от сумрачной перспективы их обнародования и воздаяния.
– Я ничего не скрываю, – выдавил он из себя, с трудом проталкивая слова мимо своего окаменевшего коронарного насоса; слова звучали неубедительно даже для его собственного слуха, да и сам он являл жалкое зрелище для безмолвного стороннего наблюдателя. Графин с водой на миг избавил его от неловкости, но лишь на миг, потому что, как только Тони начал наливать воду, горлышко графина забренчало по краю стакана, а верхняя губа намокла от пота еще до того, как вода достигла ее. «Вы не имеете права угрожать мне», – хотел сказать он, но вместо того попытался найти убежище в лицемерии. – Вы только поймите меня правильно, я весьма польщен столь выдающейся честью. Но, видите ли, я попросту не обладаю необходимой квалификацией. Я историк искусства по собственному выбору, ремонтник радаров по нужде и ровным счетом ничего не знаю о том, как стоять на страже закона. Тут я как рыба на суше, не нужен вам такой. Так что к нашей обоюдной выгоде…
– Если Он говорит, что вы потянете, значит, вы потянете.
– Я потяну, я потяну, – пробормотал Тони под нос, в тихом отчаянии ломая пальцы. Так ведь было хорошо в Национальной галерее! Консольные часы производства Джорджа Грэхема на книжной полке мягко пробили час, и в тот же миг зазвонил телефон. Не успел Тони протянуть к нему руку, как Дэвидсон уже снял трубку и поднес к собственному уху.
– Да, сэр! – Слова эти были согреты таким чувством, какого Тони за этим человеком-скалой и не подозревал. Затем агент с улыбкой протянул трубку через стол. – Теперь можете поговорить. С Самим.
Обреченно вздохнув, Хоукин принял трубку.
Глава 2
– Ну разве это не захватывающе, в смысле, по правде захватывающе?!
Софи всегда задавала вопросы будто запыхавшись, будто не могла дождаться ответа, но почти тотчас же разъясняла свой вопрос. Ее дали Тони в помощницы, и до открытия магазинчика других работников не будет. Тони подозревал, что она подсадная утка, приставленная, чтобы следить за ним и докладывать кому-то наверх. А заодно подозревал, что хоть она и Софи Файнберг, никакая она не еврейка, а филер, рядящийся под национальные меньшинства, чтобы войти в доверие. Выражения на идише она вворачивала достаточно гладко, но вполне может статься, что они просто заучены. Надо бы разыскать среди приятелей настоящего еврея, чтобы вывел ее на чистую воду. А может, это все от болезненного воображения, разыгравшегося в атмосфере чрезмерной секретности, повседневно окружающей его со всех сторон?
– Захватывающе? Пожалуй, захватывающе, – промямлил Тони в заветренный сандвич с тунцом.
– Вы по правде невозмутимый, boychik,[2] правда-правда. Как я завидую вашей невозмутимости, по правде завидую.
Сандвич стоял в горле колом, словно пыль Мертвого моря, и Тони попытался смыть его аммиачно-горьким кофе. Эту битву Софи тоже выигрывает. Он толком и не понял, с какой это стати она начала ходить на ленч с ним вместе – быть может, неправильно истолковала мимоходом оброненное приглашение, так что Тони стал питаться в «Бурчащем брюхе» в надежде отпугнуть ее. Наверное, это худшая закусочная во всем Вашингтоне, что уже само по себе довольно яркая характеристика для города, отнюдь не славящегося качеством своих забегаловок, но этот гамбит кончился жалким проигрышем и привел лишь к неутихающему пожару под ложечкой. Софи же, упиваясь чувством долга, съела куда более основательный ленч, увенчав его чем-то вроде вулканизированного желе и куска черствого пирога.
– Сегодня утром ничего не доставили? – Тони уцепился за нейтральную тему, чтобы не давать хода бьющему через край энтузиазму по поводу его поста.
– О да, конечно, доставляли! Значки работников ФБР производства Гонконга. Я уверена, что дети