Донг! — Диоклей ударил по квадрату и одновременно выкрикнул, "Риппапай!", чтобы помочь гребцам поймать ритм. Донг! "Риппапай!" Донг! "Риппапай!".
Гребцы не подвели. Они гребли так, будто служили на триреме или пентере родосского военного флота. Несомненно, большая их часть там и служила когда-то. Сначала медленно, а потом всё быстрее "Афродита" заскользила прочь от пирса.
— Хорошего плаванья! — выкрикнул напоследок отец Менедема. Менедем оторвал руку от рулевого весла и, не оглядываясь назад, помахал.
— Удачи, — пожелал дядя Лисистрат.
— Пусть вам сопутствует удача! — добавил Дамонакс. Груз его оливкового масла на борту акатоса давал причины беспокоится об удаче.
Искусственные молы защищали Великую гавань Родоса от волн и ветра, и вода оставалась гладкой, как шлифованный мрамор, а башня в основании восточного мола, оснащенная метателями дротиков и камнеметами, удерживала вражеские военные корабли на расстоянии. Солдат на башне — с такого расстояния крохотный, как муравей, помахал "Афродите". Менедем помахал в ответ.
Группа солдат в сверкающих нагрудниках и шлемах шагала по молу в направлении его окончания. Раннее утреннее солнце играло на стальных наконечниках копий. Через воду донёсся приглушенный расстоянием голос офицера "Шевелитесь, жалкие сонные ублюдки! Мертвыми отоспитесь".
— Прямо как Диоклей, — тихо прокомментировал Соклей.
— Ага, его работа не слишком-то отличается, правда?
Мелкие рыбацкие лодки тоже устремились из гавани. Двигаться так быстро, как "Афродита", они не могли и потому спешили убраться с её пути. Их капитаны не желали, чтобы позеленевший бронзовый таран акатоса с треском врезался им в борт или корму. Рыбаки и Менедем махали друг другу, пока галера проскальзывала через узкий канал в открытое море.
К выходу устремилось и большое крутобокое парусное судно, сильно нагруженное зерном, вином или чем-то ещё объемным. Как и любое крутобокое судно оно двигалось только при помощи паруса. Малочисленная команда налегала на кормовые весла, но неуклюжее корыто не слушалось. Ждать, пока оно поравняется с галерой — абсурд. Менедем потянул рукоять одного кормового весла и толкнул от себя другое. Грациозно, как танцор, торговая галера развернулась вправо, проплывая мимо парусника Менедем крикнул его капитану:
— Как зовётся твоя неуклюжая баржа? Морская улитка?
— Я уж лучше побуду на её борту, чем на посейдоновой многоножке, — ответил тот.
Оба продолжали обмениваться беззлобными оскорблениями, пока быстро двигавшаяся "Афродита" не оставила посудину далеко за кормой.
Ещё одно крутобокое судно, на этот раз с раздутым северным ветром квадратным парусом, только входило в гавань, когда "Афродита" уже выплывала из неё. И опять галера оказалась намного маневреннее. Менедем прижался к молу, давая встречному кораблю место для маневра, хотя ширина входа в гавань не превышала пары плетров.
Когда акатос вышел в открытое море, характер движения изменился. Ветер бросал волны в лицо, галера стала раскачиваться. Менедем сохранял равновесие даже не задумываясь об этом, а Соклей ухватился за поручень, да так, что побелели костяшки — ему в начале каждого плавания требовалось какое-то время, чтобы обрести "морские ноги" и "морской желудок".
Некоторые гребцы тоже слегка позеленели. Может, они немного перебрали вина прошлой ночью, а может, тоже страдали от качки. Большая часть, как и Соклей, вскоре приспособится, а те, кто не сможет — так зачем они вообще тогда отправились в море?
— Думаю, теперь можно снять большую часть гребцов, — изрек Менедем.
— Согласен, шкипер, — отозвался Диоклей и выкрикнул, — суши весла!
Гребцы подняли весла из воды. Менедем удерживал нос галеры поперек волнам при помощи кормовых весел.
— По восемь человек с каждого борта хватит? — спросил келевст.
— Вполне, — Менедем одобрительно кивнул, — не нужно их изнурять.
Акатос использовал всех гребцов для шика, когда нужно было красиво отплыть в начале каждого торгового сезона, а также в экстренных случаях, когда требовалась максимальная скорость, когда удираешь от пиратов или поворачиваешь им навстречу для тарана. В остальных случаях гребцы сидели на вёслах посменно.
Пока отпущенные гребцы втягивали весла внутрь и укладывали, Менедем всмотрелся на север в сторону карийского побережья.
"Мы снова отплыли", — размышлял он, и пришло знакомое ощущение свободы. "И я снова плыву прочь от Родоса, прочь от отца. И от Бавкиды". Не слишком воодушевляюще, но действенно.
Глава вторая
Подплывая к Кавну на Карийском побережье, Соклей ощутил прилив надежды. Так человек, вернувшийся в город, где не был двадцать лет, надеется, что гетера, с которой он проводил время, всё ещё прекрасна и рада его видеть, как и раньше. Соклей отсутствовал в Кавне всего год, но тем не менее…
— Как думаешь…? — спросил он Менедема.
Двух слов оказалось вполне достаточно, чтобы его брат понял, о чем идёт речь.
— Нет, дорогой, боюсь, я не думаю, — ответил Менедем. — Каковы вообще шансы?
Соклей гордился своей рациональностью. На самом деле, он отлично знал, каковы шансы, но старательно не принимал их в расчет, будто человек, надеющийся, что давно умершая любовь чудесным образом воскреснет.
— Мы нашли тут один череп грифона, почему бы не найти и второй?
— Лучше спроси, почему мы нашли первый, если их тут никогда раньше не видали, — ответил Менедем.
— Спрошу, — театрально вздохнул Соклей. — После всех бед, из ящика Пандоры явилась надежда, и я буду цепляться за нее до конца.
— Как тебе угодно, — ответил брат, направляя "Афродиту" к причалу с преувеличенной точностью корректируя курс легчайшими движениями рулевых весел. Наконец, удовлетворенный Менедем кивнул.
— Так и следует делать.
— Табань! — скомандовал Диоклей. Парой гребков моряки погасили движение галеры, келевст поднял руку вверх и произнес, — убрать весла.
Гребцы отдыхали. Кто-то втирал оливковое масло в ладони — за зиму кожа стала мягкой, и первые дни гребли принесут мозоли и потертости, а им уже пришлось грести весь путь от Родоса, но при встречном северном ветре другого выбора не осталось.
По причалу к "Афродите" направлялась пара солдат.
— Точно как в прошлом году, — заметил Соклей.
— Пытаешься разглядеть в этом предзнаменование? — засмеялся Менедем, и Соклей пристыжено склонил голову. — Согласен, порой, знаком может стать что угодно, но вспомни-ка, в прошлом году люди, встречавшие нас, служили Антигону. Гоплитов Одноглазого вышвырнули солдаты Птолемея.
— Вряд ли я это позабуду, — едко ответил Соклей. — Солдаты Антигона едва не поймали нас в гавани.
— Тише, — оборвал его Менедем, — ты же не хочешь, чтобы те ребята это услышали?
Вне всяких сомнений это был хороший совет.
— Что за корабль? Откуда? Что везёте? — крикнул солдат с самым пышным плюмажем на шлеме.
— "Афродита", о наилучший, с Родоса, — ответил Соклей. Родос стремился сохранить хорошие отношения со всеми дерущимися полководцами Александра, но особенно тесные отношения имел с Птолемеем Египетским, продававшим огромное количество пшеницы через гавань Родоса. — Везём благовония, отличное масло, косский шелк и книги…
— Покажи-ка мне книгу, — сказал солдат.
— Какую бы ты хотел? У нас есть лучшие части из