К счастью, в нашей семье, увлечение музыкой было гораздо важнее того, какую именно музыку ты играешь. Так что, когда через несколько месяцев стало понятно, что моя любовь к виолончели так и не прошла, родители купили мне мою собственную, чтобы я могла заниматься и дома.
Скрипучие гаммы и триады постепенно сложились в неуверенные попытки исполнить «Мерцай, мерцай, маленькая звездочка»(2), затем - основные произведения Гайдна, и, как апогей - сюиты Баха.
Программа музыкального образования в средней школе не отличалась разнообразием, поэтому мама нашла репетитора, студента колледжа, который приходил ко мне раз в неделю. За эти годы у меня сменилась целая череда разных студентов, учивших меня музыке, а затем, когда я обгоняла их в уровне, уже мои студенты-преподаватели играли вместе со мной.
Так продолжалось вплоть до девятого класса, а затем папа, который познакомился с профессором Кристи, когда работал в музыкальном магазине, спросил у нее, не смогла бы она позаниматься со мной в частном порядке. Она согласилась прослушать меня, ничего не ожидая, скорее, чтобы оказать услугу папе, в чем она сама призналась мне позднее. Они с папой сидели на первом этаже и слушали, как я репетирую сонату Вивальди в своей комнате. Когда я спустилась вниз к ужину, она предложила заняться моим дальнейшим обучением.
Впрочем, мое первое выступление состоялось за несколько лет до знакомства с ней. Оно проходило в городском зале, в котором обычно выступали местечковые группы, так что акустика для исполнения классических произведений была там, мягко говоря, ужасная. Я играла соло на виолончели – «Танец феи Драже» из балета Чайковского «Щелкунчик». (3)
Стоя за кулисами, слушая, как другие дети неуклюже играют на скрипке и дребезжат клавишами фортепиано, я смертельно испугалась. Я кинулась к служебному входу и там забилась в угол, сжавшись в комок и пытаясь отдышаться. Мой студент-репетитор слегка запаниковал и послал розыскную группу.
Меня нашел папа. Он только начал свои эксперименты со стилем, поэтому в тот день на нем был старомодный костюм с кожаным поясом и черные высокие ботинки.
- С тобой все в порядке, Мия-Ох-моя-Ух? – поинтересовался он, усаживаясь рядом со мной на ступеньках лестницы.
Я покачала головой, испытывая жуткое чувство стыда, мешающее мне говорить.
- А что случилось?
- Я не могу этого сделать – разрыдалась я.
Папа вопросительно приподнял одну из своих густых бровей и одарил меня пристальным взглядом серо-голубых глаз. Я почувствовала себя каким-то неизвестным, загадочным существом, которое он внимательно изучает и пытается понять. Он же целую вечность выступал с разными группами… Естественно, что ему неведомо какое-то непонятное чувство страха перед сценой.
- Ну, это был бы позор, - сказал папа. – У меня для тебя первоклассный подарок в честь выступления. Лучше чем цветы.
- Отдай его кому-нибудь другому. Я не могу туда вернуться. Я не ты, не мама и даже не Тедди. – Тедди в то время едва исполнилось 6 месяцев, но уже было ясно, что у него больше индивидуальности, уверенности, чем когда-либо было у меня. И, ну конечно же, он был голубоглазым блондином. А даже если бы и не был, он родился в родильном доме, а не в госпитале, так что возможность подмены младенцев исключалась.
- Верно, - задумчиво произнес папа.
*Когда Тедди впервые участвовал в концерте, играя на арфе, круче него были только вареные яйца. Воистину знак свыше».
Я рассмеялась сквозь слезы. Папа нежно приобнял меня.
- Знаешь, раньше перед концертами я превращался в соляной столб, трясущийся от страха.
Я посмотрела на своего папу, который всегда излучал уверенность.
- Ты просто хочешь меня поддержать.
Он покачал головой.
- Нет, вовсе нет. Это было ужасно. А я ведь был барабанщиком, сидел в глубине сцены. Никто даже не смотрел в мою сторону.
- И что ты делал? – спросила я.
- Он напивался. – Вклинилась в разговор мама, высовывая голову из двери, ведущей на сцену. Она была одета в виниловую черную мини-юбку, красный топ-танкини, а на животе в переноске пускал слюни счастливый Тедди. – Пару бутылок перед концертом. Не советую тебе повторять.
- Твоя мама вероятно права, - подтвердил папа. – Социальные службы не так поймут, если к ним начнут поступать 10-летние алкоголики. Кроме того, когда я швырялся барабанными палочками и блевал на сцене – я был панком. Если ты свалишься со сцены и от тебя будет нести как от пивной бочки, это будет выглядеть неловко. Вы, классические музыканты, немного снобистски смотрите на подобные вещи.
Теперь я уже смеялась. Мне все еще было страшно, но мысль о том, что страх сцены я унаследовала от папы, успокаивала; в конце концов, хоть какое-то подтверждение что я не подкидыш.
- А если я провалюсь? Если я буду играть просто ужасно?
- У меня для тебя кое-какие новости, Мия. Кроме тебя тут собрались точно такие же люди с такими же страхами, что и ты, так что ты будешь не одна. – сказала мама. Тедди взвизгнул в знак согласия.
- А если серьезно, как ты справлялся со страхом?
Папа по-прежнему улыбался, но что-то подсказывало мне, что он серьезен, так как он стал говорить медленнее.
- Никак. Ты должна просто пройти через это. Просто пойти и делать то, что умеешь.
И я пошла. Мир не перевернулся. На меня не свалилась слава и мне не устроили стоячей овации, но я и не провалилась. А после выступления я получила свой подарок. Он лежал на пассажирском сиденье машины и выглядел совсем как человек – та самая виолончель, на которую я заглядывалась два года назад. Только теперь ее взяли не напрокат. Теперь это была моя собственная виолончель.
1. Шкала комы Глазго - шкала для оценки степени нарушения сознания и комы детей старше 4-х лет и взрослых.
2. «Мерцай, мерцай, маленькая звездочка» - популярная английская колыбельная
3. Чайковский П. И. фрагмент из балета «Щелкунчик» - «Танец Феи драже»
10:12 утра
Когда скорая помощь добирается до ближайшей больницы – нет, не современного стационара в моем родном городе, а в небольшое местное отделение, которое больше похоже на дом для престарелых, чем на больницу, - врачи в спешке заносят меня внутрь.
- Думаю, что в легких есть воздух. Нужно проинтубировать и вывести его! – кричит хорошенькая рыжеволосая доктор,