Он поблагодарил меня и двинулся к двери. Обычно он оставался.

– Чижик!

– Что, Эви?

– Ты обиделся, что я отказала тебе?

– Нет, конечно! – Я почувствовала, как он ошарашен. – Имела право.

Тогда почему он сразу уходит?

– Мы ведь все равно друзья, правда?

– Эви, я всегда буду твоим другом.

– Спасибо, милый. Я тоже.

Он ушел – как оказалось, поговорить с мамой в ее кабинете.

Когда я открыла дверь на улицу, выяснилось, что, несмотря на дождик, там собралась толпа. При виде такого обилия пищи в животе у меня прямо-таки взревело.

Толпа была вооруженная: луки и стрелы, скалки, ножи, кочерги. Я смотрела на этих людей с верхней ступеньки крыльца. Они смотрели на меня снизу вверх. Дождевые капли словно замерли в воздухе.

«Наверное, – подумала я, – бритье и одежда сбили их с толку». Бараны двуногие!

– Это огр? – проговорил дрожащий женский голос.

Своему голосу я не доверяла, поэтому просто мотнула головой и стала спускаться с крыльца.

– Да, это огр! – Я узнала голос Руперта. – На нем моя одежда!

Все бросились на меня. Я запрыгнула обратно на крыльцо и метнулась в дом. Над самым плечом у меня просвистел топорик и вонзился, дрожа, в деревянную дверь, как раз когда я приоткрыла ее и протиснулась внутрь. И торопливо задвинула засов.

В прихожей стояли мама и Чижик. Мама кусала губу. Глаза у Чижика стали просто огромные. Дверь затряслась под ударами. Они хотят взломать ее!

Надо бежать.

Похоже, мама подумала то же самое:

– Они поставили людей у задней двери.

Я кивнула. Как же быть?

– Мама, Чижик, идите к задней двери. Если услышите, что они входят с этой стороны, бегите с той.

Я надеялась, что снаружи на них никто не набросится, а вот толпа, ворвавшаяся в дом, может и обезуметь.

– Ну, иди!

Мама потрепала меня по щеке, будто меня все еще можно было любить, и поспешила прочь. Чижик заторопился за ней, бросив на меня прощальный взгляд через плечо. Я чуть-чуть выждала и распахнула дверь – и перед лицом у меня замелькали кулаки и оружие.

Но меня никто ничем не ударил. Толпа отступила на несколько шагов. Я оскалила клыки и взревела – правда придала убедительности моему голосу:

– Е-е-есть хочу!

Толпа отпрянула еще дальше. От шума дождя молчание стало гробовым.

Я заговорила потише – теперь уже это была неправда (по крайней мере, я надеялась), но они-то этого не знали:

– Если кто-то из вас войдет в дом, погибнут люди.

И, воспользовавшись случаем, сделала вид, будто совсем их не боюсь, повернулась и ушла в дом. Выждала в передней целых пять минут, но в дверь ломиться перестали – маленькая победа огра. Может, теперь они разойдутся?

Мамы с Чижиком у задней двери больше не было. Чижика я нашла в кухне, он сказал, что мама в кабинете. Он стоял над железной раковиной и прицеплял на вертел кабаний бок. Откуда взялась эта вкуснятина?

Я ощутила, что он радуется.

– Чему ты радуешься? – Я мгновенно вспылила. Неужели он доволен, что меня наказали за то, что я дала ему от ворот поворот?

Радость сменилась недоумением.

– Откуда ты знаешь, что я рад?

– Я знаю, что чувствуют люди. Наверное, это помогает ограм убеждать.

– Но ведь ты убеждать не умеешь?

– Не умею.

Вертел вонзился в мясо.

– Это откуда?

Я подвесила вертел над огнем, мясо медленно вращалось. Миг – и по кухне разлился аппетитный аромат свинины.

– Купил на рынке.

Какой заботливый!

– Спасибо.

– Подмастерье мясника помог дотащить.

Я кивнула и вспомнила свой вопрос:

– А чему ты радовался?

Вышло так, будто я его в чем-то обвиняю.

– Никто не тронул тебя за дверью. Ты цела и невредима.

Вот оно что.

Кто сможет полюбить такую тварь? Скоро я перестану нравиться даже Чижику.

– Прости, пожалуйста. Меня все злит. И я все время хочу есть и ничего не могу с этим поделать.

– Я тоже часто хочу есть.

Это меня разозлило. Человеческий аппетит не идет ни в какое сравнение с моими страданиями.

– Интересно, – добавил он, – знала ли все это фея.

Я немного смягчилась:

– Даже и не знаю, лучше или хуже, если она не понимала, на что меня обрекает. Какое ей дело, выйду я замуж или нет? Может, мне сто раз сделают предложение, а я ни одного не приму!

– Как ты думаешь, она сама-то замужем?

Я пожала плечами:

– Может, кто-то ей отказал.

Чижик – отличный собеседник и, как всегда, принялся строить предположения. Он все говорил, говорил – я даже вслушиваться перестала: хотя раньше мне его гипотезы нравились, но теперь шипение кабаньего жира было для меня важнее любых слов.

К тому же мне надо было о многом подумать, выстроить план. Оставаться пленницей в собственном доме нельзя: я навлеку опасность и на маму, и на всех, кто ко мне придет, – что на Чижика, что на будущих пациентов.

Только куда мне податься?

И для начала – как выйти за порог?

Кабанятина жарилась. Ее аромат мешал сосредоточиться, но я изо всех сил шевелила мозгами.

В конце концов у меня появились наметки плана, от которого мне стало тошно, а горло перехватило от страха.

– Останешься пообедать? Мой живот говорит, что уже полдень.

Я не знала, разошлась ли толпа за дверью. Может, Чижику и не уйти.

– А морковка в сливочном соусе будет?

Его любимое блюдо.

– А что, ее при тебе кто-то готовил? – Я подавила вспышку ярости. – Извини, солнышко. Некоторое время придется обходиться без овощей.

Мы немного постояли и помолчали, потом он сказал:

– Останусь.

Мы опять помолчали.

– Чижик… – заговорила я. – Твои родные помогут маме? Они проследят, чтобы ей хватало на жизнь?

– А ты где будешь?

– Мы обязательно вернем долг.

Если я не погибну.

– Поможем, конечно! – Чижик отмахнулся и нервно сглотнул, кадык у него дернулся. – Сам за ней присмотрю. А ты где будешь? – повторил он.

Подожду с ответом, пока мама не придет. Не хочу два раза говорить и два раза спорить.

– Спасибо.

Я села на табурет за своим столом.

Чижик сел на соседний табурет, но от его близости я занервничала – никогда раньше такого не было! – и к тому же только сильнее проголодалась. Я пересела на другую сторону стола. Надо бы пойти посмотреть, как там толпа за дверью, но я боялась, что если они не разошлись, то потеряют голову и вломятся в дом, даже если я просто отодвину занавеску.

Снова повисло молчание. Раньше я всегда рассказывала Чижику о своих больных, а он засыпал меня вопросами.

Спустя четверть часа у моей человеческой стороны назрел вопрос к нему:

– Ты уже привык, что я теперь такая?

– Когда мы в одной комнате, то да. Но когда я выхожу или ты выходишь, а потом мы возвращаемся, для меня это всегда неожиданность. И голос у тебя изменился, и, если ты некоторое время ничего не говоришь, я об этом забываю и потом удивляюсь.

Неожиданность и удивление, а не потрясение и ужас. Вот какие слова он выбрал. Все-таки он добрый.

– А когда мы в одной комнате – только скажи правду! – теперь, когда я уже давно огр, я по-прежнему уродина?

Чижик думал