Я пожал плечами, так как не знал, что ответить. Если бы не долг, я вряд ли пошел бы в армию. Да и зачем? Работой своей я был доволен. Ведь от нашей слесарной работы зависит, будут ли работать машины, выполнят ли товарищи нормы. Заработок у меня приличный. Так рассуждал я в то время.
— Ну, да… — нерешительно ответил я.
— Что значит «ну, да»?
Настойчивость Георга была мне неприятна. Конечно, я не хотел идти в армию еще и потому, что не имел желания расставаться с Анжелой.
Я собирался жениться на Анжеле. Кроме того, я хотел вступить в строительный кооператив, чтобы со временем получить квартиру. Собирался поступить в заводскую вечернюю школу.
— Значит, ты не хочешь быть солдатом?
— Что меня особенно тянет в армию, что я рвусь туда, этого утверждать не могу.
— Это видно, — отрезал Георг.
— И ты удивлен?
— Нисколько. Тем более, что у тебя все распланировано. Ты наверняка скопишь деньги и на телевизор, и на мотоцикл, нет, он у тебя есть. Ну, скажем, на машину. Вдруг бах! Вмешивается Народная армия и ломает все твои планы.
— Но ведь я работаю!
— Это верно.
— Разве этого мало?
— Конечно мало. Особенно для такого молодого, здорового и сильного парня, как ты!
— Ах!.. — воскликнул я и махнул рукой. — Ты говоришь со мной так только потому, что состоишь в партии.
— Таких глупостей, Фред, я, откровенно говоря, от тебя не ожидал. И твоя желчность мне неприятна.
— А ты, Георг, разве по доброй воле пошел в солдаты? Ведь ты сам иногда ругал военную службу!
— Ругал, парень, и правильно ругал! Я служил в другие времена. Теперь все иначе!
— Так! — не уступал я. — А что сейчас говорил Кезебир? Что муштра пойдет нам на пользу! Что нас нужно научить дисциплине! Что нам нужно выправить кривые ноги!
— Ты что, не знаешь Кезебира?
Кезебира я знал. Знал и Георга. Только Георг говорил правду. Поэтому мне всегда делается стыдно, когда я вспоминаю свой разговор с ним. Как я мог поднять такой шум из-за призыва в армию?! Все комфорт, проклятый комфорт…
После небольшой паузы Георг неожиданно сказал:
— Послушай, Фред, с пятого пресса нужно снять штамп. Постарайся управиться до обеденного перерыва. Поскольку работа трудная, я подошлю к тебе Удо.
— Но мы ведь собирались работать вместе до конца смены.
— Я передумал, Фред.
— Хочешь от меня отделаться?
— Не болтай.
— Тогда почему ты перебрасываешь меня на другую работу?
— Срочное задание.
— Не верю.
Стоя у кузнечного пресса, Георг сказал:
— Итак, договорились: ты остаешься здесь… А Удо я сейчас пришлю.
— Георг, — крикнул я ему вслед, — я не это имел в виду.
Он обернулся.
— Знаю, Фред.
— Но ты все еще сердишься на меня?
— Нет, Фред.
— В самом деле?
— Да прекрати же ты наконец.
— А когда через полтора года я вернусь из армии, ты возьмешь меня в свою бригаду?
— Конечно. Ты снова вернешься к нам.
Машины заработали. Тот же гул моторов, то же шипение, тот же скрежет.
Снять штамп с кузнечного пресса — в самом деле нелегкая работа. Большинство болтов, которыми крепился держатель штампа, сильно въелись в металл из-за воздействия высокой температуры. Здесь мог помочь только удар тяжелым молотком. Поэтому я был рад, что Георг решил прислать мне в помощь. Удо — сильного широкоплечего парня с веснушчатым лицом.
Удо прикрепили к нашей бригаде в качестве разнорабочего два месяца назад с целью обучить его ремонтно-слесарному делу. Чаще всего с ним возился Георг, а иногда я. Несмотря на то что я был гораздо моложе Удо, он беспрекословно выполнял все мои задания. Удо был на редкость застенчив, почти никогда не принимал участия в разговорах, во время перерывов часто сидел в стороне, курил и мечтал. Поэтому тогда я знал о нем очень мало.
Во время войны он лишился родителей и вел скитальческую жизнь. Сначала батрачил у крестьянина, потом работал в хлебопекарне, а затем еще где-то. К концу войны попал на шахту в Висмут. Перед тем как перейти к нам, Удо в течение девяти месяцев работал в каком-то управлении, откуда с трудом ушел, потому что стремился к настоящей работе, под которой понимал только тяжелую физическую работу.
Кроме всего прочего, Удо долгое время служил на флоте. И когда теперь я вспоминаю обо всех этих событиях, мне кажется, что Георг не случайно решил свести меня с Удо.
Я сразу же стал просить Удо рассказать, как он служил на флоте. Но нам так и не удалось поговорить, так как в цехе было очень шумно. Болты держателя штампа сидели очень прочно, гораздо прочнее, чем я предполагал. Мы взяли десятикилограммовый молот, установили ударный ключ и принялись за работу. Ослабив половину болтов, вышли из цеха, чтобы передохнуть.
Было очень приятно постоять несколько минут на солнце. Я даже решил на следующий день вывести из подвала мотоцикл, чтобы в ближайшую субботу и в два последних мартовских воскресенья, которые оставались до моего отъезда, совершить с Анжелой несколько прогулок за город.
Мы смотрели на бетонированную площадку.
— Ты долго был в армии? — спросил я Удо.
— О-о-о… — Он сделал несколько затяжек. — Без малого пять лет.
— Ну и как, тяжело было?
— Не-е…
— Честно?
— В самом деле было неплохо.
— Как тебя там приняли?
— Нормально.
— А остальное?
— Да все было хорошо.
— А что именно?
— Ну, товарищи, техника, работа.
— А почему ты там не остался?
— Освободил место другому.
Я верил Удо. В свободную минуту он наверняка тосковал по кораблю, по товарищам.
— В каком роде войск ты будешь служить? — спросил Удо.
— Наверно, в артиллерии.
— Это вещь.
— Почему?
— Знаю. Одно время я был заряжающим’ на стомиллиметровом кормовом орудии нашего «Ганса Баймлера».
Больше мне ничего не удалось вытянуть из Удо. Но даже наш короткий разговор в какой-то мере успокоил меня. Мы вернулись в цех…
— Ну, в таком случае… — сказал я.
В данный момент это означало: будь что будет; у меня, к сожалению, выбора не было, и если Удо прослужил пять лет, то я, пожалуй, выдержу полтора года. Только вот со свадьбой придется подождать.
2
Кто давно знает Анжелу, может подтвердить, что это самый настоящий бесенок.
Мы познакомились с ней около трех лет назад на молодежном балу. Тогда я очень любил танцевать. Разумеется, я уже был знаком с несколькими девушками. Целовался с ними в укромных местах, не видя в этом ничего предосудительного.
Анжела понравилась мне с первого взгляда. Высокая, стройная, черноволосая. Ее цветастое перлоновое платье удивительно гармонировало с загаром. Она чудесно танцевала самые модные танцы. Ее лицо со вздернутым носиком, маленьким ртом и большими темными глазами говорило о задиристости и своенравии. А эти качества всегда привлекали меня. И я решил: она или никто!
Но решать легко. Труднее выполнять. С Анжелой был долговязый и бледный юноша. Приглашая девушку танцевать, он самодовольно оглядывался по сторонам. Казалось, что он беспрестанно что-то жевал. Одним словом, верзилу следовало как-то отвадить.
Но долговязый скоро понял, чего я хочу, и вскоре началась борьба за