— Ну, что, гондон? — осклабился Ганс, вновь замахиваясь цепью. Я поднял руку и заорал, когда тяжелый металл повторно обжег меня. Третьего удара не было. Ганса снес Толик мощным ударом кулака в бритую голову. Друг подал мне руку и, хромая, помог отойти в сторону, также позволив осмотреть и поле битвы. Скинхеды лениво пинали поверженных, не обращая внимания на нас двоих, еще стоящих на ногах. Я тяжело вдохнул воздух и поморщился от боли, которая пронзила ребра.
— Ты как? — отрывисто спросил Толик, вытаскивая из кустов огромное полено, которое забросили туда ответственные дворники.
— Нормально. Блядь, мы не выстоим. Уебки с клуба только зыркают в окна, — зло ругнулся я, кивнув тяжелой головой в сторону окон, где застыли удивленные лица волосатых посетителей. Однако короткий свист главаря бритых привлек наше внимание. Ганс поднялся с земли и указал на нас рукой, скривив окровавленное лицо.
— Двое остались. Отхуярьте их так, чтобы мамка не узнала, — сплюнул он тягучей слюной на асфальт. Мрачно ухмыляясь, скинхеды двинулись к нам. Но тут со стороны входа раздался истошный крик Стаса.
— Завалю, пидарасы!
Стас и Димка, держа в руках железные стулья из клуба, кинулись на удивленных бритых. Лицо добродушного толстяка было перекошено от ярости, а Димка злобно орал, открыв беззубый рот. Первый стул полетел в Ганса, свалив того на землю в который раз. Вторым стулом досталось аж двум скинхедам. Я и Толик тоже было кинулись на них, однако из кустов раздался властный голос:
— Всем лечь на пол, блядь! Руки за голову.
— Менты, дергаем! — крикнул Ганс и первым дал стрекача. Остальные, кто был на ногах, кинулись в разные стороны. Спустя несколько секунд к месту драки выскочили доблестные работники правопорядка и сильными ударами по ногам отправили нас на загаженный асфальт.
— От они. Явились, ебанные знатоки, — слабо пробурчал Мишка, пришедший в сознание и замолчавший, когда резиновая дубинка ткнулась ему в грудь. Из клуба вышел дядя Володя и сокрушенно покачал головой, увидев кровь и наши грязные тушки. К нему подошел неизвестный мне майор и, посмотрев на нас, звучно отдал приказ:
— Грузите их, — и добавил, рявкнув на одного из лейтенантов. — Лысых тоже. Хули ты с ними церемонишься?
В районном отделении милиции было ужасно жарко. Может, сломались вентиляторы, или просто где-то в подвале открылся портал в Ад, но факт оставался фактом. Нас запихнули в общую клетку с загаженными деревянными седушками по бокам. Ребята, морщась и потирая отбитые участки тела, расползлись по помещению. Я осмотрелся и присел с краю, около решетки. Помимо нас в клетке было еще два постояльца. Два бомжа с разбитыми лицами. Мишка попытался завести разговор, мол, «пацаны, за что чалитесь?[5]», но был грубо послан на хуй. От тяжелого запаха мочи меня чуть не вывернуло наизнанку. Я прислонился головой к стене, которая была на удивление прохладной. Андрюха, еле шевеля разбитыми губами, спросил:
— Вадь, тебе совсем хуево?
Я помотал головой и ответил:
— Нормально. Голова раскалывается. Что делать будем?
— Как уведут пообщаться, я попробую позвонить дядьке. Если не бухает, то поможет, — родной дядя Андрея был отставным милиционером и связи у него были знатные. Сколько раз он вытаскивал нашу компанию из разных переделок, и не вспомнишь. Ухмыльнется в густые усы, погрозит толстым пальцем и прочтет проповедь о том, что нужно чтить Уголовный кодекс.
— Гансу надо яйца отрезать, — прошипел подошедший к нам Мишка. Левый глаз парня заплыл, нос смотрел чуть в сторону, а губы были разбиты похлеще, чем у Андрея. Хотя я чувствовал, что и сам выгляжу не лучше. Мойша продолжил бурчать, изредка потирая голову с тяжким стоном. — Вообще охуел, фашист ебучий.
— Он нацист, — по привычке поправил я. — Фашистами называли итальянских правых. А немцы были нацистами. Национал-социализм.
— Блядь, ты даже с отбитой головой остаешься занудой, — усмехнулся Мишка. — Какая разница? Долбоебы и в Африке долбоебы.
— Тут еврей прав, — кивнул Андрюха и тяжело сглотнул. — Курить хочется, а все забрали.
— Вот, вот, — поддержал друга Мойша и жалостливо попросил стоящего у клетки милиционера. — Товарищ милиционер, помогите страждущим, а? Всего пару сигареток.
— Не положено, — коротко отрезал страж, для пущего эффекта сжав в руке дубинку.
— Да ладно, — оскорбился Мишка, но замолчал, получив тычок в ногу от сурового Андрея. — Простите, голову отбили.
— Не заткнешься, тебе еще и почки отобьют, дебил, — прошипел я. Друг поднял руки и отошел к Толику, который что-то обсуждал со Стасом. Дверь в клетку лязгнула, впустив нашего стража и другого милиционера с лейтенантскими погонами. Он кивнул Андрею.
— На выход. Руки за спину.
Андрей вернулся через полчаса и шепнул, что позвонил дядьке. Ребята обрадованно загомонили, а я с тоской вспомнил о бабушке, которая так и ждет меня дома. Сколько нервов испортил ей своими похождениями. Погрузившись в невеселые мысли, я отстраненно смотрел за тем, как выводят моих друзей, чтобы через какое-то время вернуть их обратно в камеру. Наконец пришел мой черед. Я встал и, хромая, направился к выходу, заложив руки за спину.
— Фамилия, имя, отчество? — спросил следователь, потный мужик с огромным животом, скрыть который не мог даже старый стол. В кабинете было ужасно накурено, и я с удовольствием втянул дым носом. Следователь заметил это и кинул на край стола пачку сигарет и зажигалку. Я поблагодарил его и, чиркнув, затянулся душистой отравой. Голова мгновенно закружилась, а во рту возник противный привкус приближающейся рвоты.
— Таранов Вадим Сергеевич.
— Учишься, работаешь?
— Студент. Третий курс педагогического университета.
— Факультет?
— Философия.
— Так ты философ у нас, значит? — спросил следователь, записав мои ответы и откинувшись на стареньком стуле, который жалобно скрипнул под его весом. — А что же дерешься-то, Вадим?
— Нас скины[6] спровоцировали, — озвучил я версию, заранее согласованную со всеми ребятами. — Мы пришли в клуб на концерт. Володя нас знает, можете спросить, если не верите.
— Сам решу, — отрезал следователь.
— Простите. Мы вышли на улицу покурить, а тут они. Стали нас задевать, оскорблять, а потом и вовсе кинулись. Мы были вынуждены защищаться, — я вновь затянулся сигаретой. Дым приятно щекотал легкие, несмотря на запредельную крепость.
— Цепями? Кастетом? — пытливо посмотрел на меня служитель Фемиды.
—