То-то в городе собаку не встретишь! Один дюжину поймал, другой — две. Собаки… А люди? Бомжи с вокзала?
— Володя, где сейчас этот тип?
— Этот? — Дуб потер ухо, обиженно вздохнул. — Как по делу, так сразу «Володя»! Помер он. В камере на помочах повесился. Я так, Эра Игнатьевна, смекаю: ребята из угро его прижали, вот он и решил на Капустняка свалить. Капустняка ведь мертвым считали! А не вышло!
Не вышло. Услышали — и помогли приспособить помочи. То ли сам Панченко, то ли кто-то из его «ганфайтеров».
— Я, Эра Игнатьевна, эту, ну, версию придумал.
Я чуть было не переспросила по поводу глагола, но сдержалась. А вдруг и вправду придумал? Великое чудо Маниту — мыслящее древо. Quercus sapiens.
— Панченко, который Капустняк, он все эти годы не светился особо. Мы-то знали, но доказать ни черта не могли. А месяцев восемь назад… вот…
Дуб порылся в папке и вынул ксерокопию статьи. Бог мой, на английском!
— Его это… ФБР засекло. Один пи… то есть тип согласился дать показания. Короче, в Штаты ему путь заказали, и в Израиль тоже, и во Францию. А потом и у нас на него материал появился. Говорят, «Тамбовцы» подкинули.
— …И Панченко решил инсценировать собственную гибель, — кивнула я. — Логично, если бы не два «но». Его смерть подтвердил Интерпол, ас этой конторой даже «железнодорожникам» не сладить. И второе: почему он здесь, а не где-нибудь в Белизе?
Дуб задумался — крепко, до скрипа извилины.
— А дела у него тут! Деньги, гад, припрятал или чего еще. А Трищенко, бармен который, болтать стал или пуганулся, к нам решил прийти. Вот Капустняк Очковую и натравил!
Версия вполне годилась. В нее вписывались даже сгинувшие собаки и таинственный «боженька». Кто знает, чего могли эти штукари выдумать?
— Гражданин Крайцман — биохимик, — проговорила я вслух. — Биохимик, собачки, кровь, новая работа…
Дуб удивленно моргнул. Пришлось пояснять с самого начала; естественно, без упоминаний остальных участников молитвинской эпопеи. Господин Изюмский долго чесал затылок, затем вновь скрипнул извилиной:
— Вот, блин!.. То есть надо же! Крайцман! Так ведь я ейной… в смысле, евойной мамаше зачет сдавал! Она на этой, как его, кафедре! Начальник!
— Какой зачет? — поразилась я, почему-то сразу подумав о военной подготовке. «Побатальонно! В колонну по три!.. Противогазы надеть!»
— По «скобарю» зачет! — дуб вздохнул. — В академии. Ну, крута! Заочников только что не убивает! С пятого раза сдал, потом две недели хромать пришлось.
Вспомнился лязгающий, словно танковые гусеницы, голос в телефонной трубке, и я невольно пожалела племянничка. Само собой представилось: стальная рука берет «Вована» за шкирку, кидает на татами (или на что там сейчас кидают?), стальная нога бьет в промежность…
— Значит, теперь закрепляете навыки на подследственных?
Дуб вновь вздохнул и зачем-то оглянулся — не иначе грозный призрак мадам Крайцман встал за спиной.
— И сынка ейного… евойного видел. С виду пуздрыч носатый, я его в шутку позвал побуцкаться — а у него черный пояс оказался… если б еще понять, на чем он меня прихватил!..
Ай да семейка! Видать, архарам тараканьего полковника пришлось туго!
— Так, выходит, Эра Игнатьевна, у них где-то кубло есть? Не в городе? Эх, знать бы, где искать, враз бы накрыли!
Я-то знала. Объект «Психи Голицыны». Эй, психи, ау!
3
А еще есть такая беда — совещание называется. И наш Никанор Семенович — великий дока по части убивания времени, толчения воды в ступе и всего, этому социально близкого. Вот и сегодня… Суббота же, блин, как выразился бы господин Изюмский. И действительно — «блин»! Два часа отсидели, глазами прохлопали — и что узнали? Что двух кентов мертвых нашли? Так это я с самого утра слыхала. Упились самогонкой с дихлофосом — и коньки отбросили, а нам отдуваться, потому как меж кентавров по просторам Дальней Срани слушок прошел, вудто товарищей их жорики забили до смерти, а экспертиза «липу» подмахнула. Похоже, Никанору Семеновичу крупно за этих кентов в мэрии влетело, вот он за нас и взялся. И что теперь делать? Беседы проводить о культурном потреблении дихлофоса?
Впрочем, кенты были, так сказать, на первое. А вот на второе нам подали такое, что я мигом забыла и о дихлофосе, и о привычных наших дрязгах. Никанор Семенович вызвал дядьку в зеленом ватнике — дежурного Тех-ника, — тот поколдовал около дверей и возле окна, щедро посыпая паркет мукой, после чего включил мигающий разноцветными лампочками ящичек. Система была знакомая: последняя новинка против подслушивания. Никанор Семенович подождал, пока за Тех-ником закроется дверь, а затем вздохнул и достал из красной папки несколько листков бумаги с привычным грифом «Совершенно секретно. Экземпляр №…».
Документ прислали прямиком из Генеральной прокуратуры. Такие мы уже получали, и речь там, как правило, шла о старых знакомцах-"железнодорожниках", совершивших очередной подвиг. Но на этот раз речь зашла не о пропавшей нефти, не о сгинувшей неведомым образом электроэнергии и даже не об украденном ноу-хау.
Вначале я ушам своим не поверила, настолько все услышанное походило на дурной боевик. Три дня назад некто, говоривший с узнаваемым славянским акцентом, позвонил прямиком в Пентагон, предложив за сходную цену приобрести несколько файлов, извлеченных непосредственно из главного компьютера командования ракетных войск стратегического назначения.
Не американских РВСН — наших.
Такого еще не было. «Железнодорожники» и прочая «братва», как черт ладана, избегали политики. Но сразу вспомнился рассказ излишне откровенного парня, поспешившего поверить в смерть Панченко-Капустняка. Если боженька «в законе», то почему бы не «расколоть» компьютер РВСН?
Но неведомый штукарь, к скорби его великой, просчитался. В Пентагоне не обрадовались — там пришли в ужас. Если уж начали пробивать такую защиту!..
Через час об этом знали у нас в столице. Министр обороны бегом побежал к президенту. Пресса еще не успела пронюхать, но в любой момент история может всплыть, и тогда!..
Что будет тогда, Никанор Семенович не стал уточнять. Хватило и того, что пухлые щечки сменили цвет, превратившись из розовых в салатные.
Стало ясно — будет лажа. Этого городу не простят. Даже если компьютер «хакнули» не «железнодорожники», а какие-то другие умельцы. Слишком велика наша слава. Велика — и вполне однозначна.
В кабинет я вернулась злая, мечтая лишь об одном — убежать, да побыстрее. Но не тут-то было. Прямо в моем кресле обнаружился некий чернявый субъект в куцей курточке и совершенно наглого вида. Мерзкий такой субъект. Стрикулист.
— Эра Игнатьевна? — на прыщавом лице блуждала улыбочка, левый глаз странно дергался — словно вот-вот собирался подмигнуть. — Заждался я вас, заждался…
Первая