Человек вошёл в дом очень осторожно. Он передвигался едва ли не на цыпочках – ступая мягко, словно кошка. Задерживаясь за каждым углом, хозяин выставлял вперёд фонарик, нащупывал дорогу. Свет был притушенный, слабый – пришелец опасался, что его передвижение заметят через окна с улицы. Постоянно оглядываясь, он пробрался на кухню и там включил фонарь поярче. Наклонился, внимательно осмотрел лежащий на полу женский труп. Тело окровавлено, повреждено, на обеих лодыжках следы зубов: видимо, в окно запрыгнула бродячая собака – стёкол в рамах давно нет, вышибло взрывной волной. Сбросил с плеч армейский ранец, вытащил пожарный топор. Примерился. Взял тело за ногу, подтащил к себе, замахнулся.

Треск костей. Блеск лезвия. Новый удар.

Управляясь с «разделкой», он не забывал поглядывать на дверной проём, нервно щурясь. Ночь не замолкала ни на секунду. Доносился дробный стук пулемётов, стрекотали, как кузнечики, автоматы ППШ и шмайссеры, ухали, словно филины, старые винтовки, грохотали гаубицы, слышались хлопки фаустпатронов. Земля упруго дрожала от гула бомбардировщиков, шедших на низкой высоте. Человек спешил. Он понимал, что игра зашла слишком далеко и отказаться от неё нельзя. Дом у Тельтов-канала находится не в слишком глубоком тылу русских, но в любой момент сюда могут ворваться немцы: не только улицы, но и квартиры в зданиях переходят из рук в руки. Остатки вермахта, СС и фольксштурма, хотя и отступают, изо всех сил стараются контратаковать, в отчаянии лезут на русские «дегтярёвы» с криками «Хайль!». Асфальт сменил цвет на багрово-красный, в загустевшей крови вязнут подошвы. До линии фронта полтора километра… всё может измениться в секунду. Но он предусмотрителен. Во избежание сложностей, прихватил с собой сразу два разных комплекта формы.

«Разделка» закончилась быстро – гость не был новичком в своём деле.

Положа руку на сердце, мог бы вообще этим не заниматься. В грохоте орудий, в алчной пасти войны, поглотившей Берлин, на чьих мостовых лежат десятки тысяч мертвецов (и лягут во много раз больше), можно бросить не одно – двадцать неопознанных тел. Но тут есть два принципа. Первый – он хороший мальчик. Да-да. Его в детстве мамочка учила убирать за собой игрушки и фантики от конфет, если забывал – строго наказывала. Тот оставшийся от деда солдатский ремень со свинцовой пряжкой и заключение на ночь в тёмном чулане он запомнил на всю жизнь, даже сейчас просыпается с криком. Это просто въелось в кровь, лечение не поможет. Он нервничает целый день: нужно вернуться и УБРАТЬСЯ, УБРАТЬСЯ, УБРАТЬСЯ. Нельзя оставлять бардак. Мамы больше нет, но мама такого бы не одобрила. Накажет. А он её слушается. Второй принцип тоже довольно-таки весом: ему необходимы три экземпляра коллекции. Самые лучшие. А потом пора перебираться в новое убежище у центра. По крайней мере, там без особых проблем легко прожить дней пять.

Он по-хозяйски замотал части тела в непромокаемый холщовый мешок.

Сдавил потайной рычаг на стене. Спустился по лестнице. Нащупал плоскую кнопку. Всё открывается. Чудесно. Человек вошёл в маленькую комнату, и… в лицо ему ударил ослепляющий свет другого фонаря. Одновременно послышался щелчок затвора.

– Ни хера не понимаю, – растерянно произнесли по-русски. – Наша форма?!

– Да. Конечно. Вчера этот район в ходе боёв перешёл к советской власти, – ему пришлось переодеться в гимнастёрку старшины РККА, даже медаль из комплекта нацепил, дескать, заслуженный фронтовик, не убогая тыловая крыса. Пятно света заставляло морщиться, луч плясал от ног до головы – смотрящий на него словно не мог поверить тому, что он видит. Так, пистолет в кармане, не за поясом. Выдернуть не успеет. Стало страшно. В мешке-то… если заглянет… да собственно, и тут, в подвале…

– Пошевелишься – убью, – спокойно пообещал незнакомец. – Кто ты такой? Дивизия «Бранденбург»? Власовец? «Хиви»?[17] Будешь молчать – прострелю ногу, разговоришься.

Он закашлялся, пытаясь выиграть время. Гость терпеливо ждал.

– В шкафу три женские головы в банках со спиртом. – Яркость фонаря резала глаза, хозяин щурился и кривил лицо, но опасался прикрыть веки ладонью, это могло быть истолковано, как начало атаки… Голос по ту сторону луча света звучал глухо, безжизненно. – И ещё два разделанных трупа в доме. Думал, не найду твоё хранилище? Да брось. Рычаг же на видном месте. Я в милиции работал, мы тайничков в бывших купеческих особняках навидались, чтобы золото спрятать или любовницу втайне от жены ночью вывести. Одну жертву я узнал – это Настя, медсестра из нашей части. Не будь её, не остался бы тебя ждать. Собираешь коллекцию, верно? А коллекционеры никогда не бросают экспонаты, они за ними возвращаются. Кто две другие женщины? У той, что на кухне, в кармане аусвайс «остарбайтерин»[18] – Алёна Склярченко, из Винницы. Перед тем, как умрёшь, я хочу узнать: зачем ты их убил? Для чего отрезаешь головы? Не стану обманывать – всё равно застрелю, ты плену не подлежишь. Зато умрёшь быстро и без мучений. В противном случае с живого кожу сдеру: мне «языков» приходилось допрашивать. Нож достать, или добром скажешь?

По спине против воли побежали мурашки. Святые ангелы, этот ублюдок не шутит. Коснулся рта. Сделал круг рукой. Помотал