— Крумм старается не вмешиваться, но определенным вещам некому противостоять, кроме него, мистер Хас.
В течение нескольких дней на этом поле боя неутолимой печали и мелочной жестокости, ощущая тупую боль, упорно пробивающую себе путь, мистер Хас заставлял себя в какой-то степени продолжать осуществлять комплекс мер, необходимых при бедствии, случившемся с его школой. Затем как-то ночью он увидел сон, который, как это часто бывает, прояснил ему его телесное состояние. Глядя как бы со стороны, он увидел какое-то твердое белое тело, которое рассылало круглые, червеобразные щупальца во все уголки его существа. Многочисленные доктора силились оторвать эту тварь от него. Но при каждом их усилии боль только возрастала.
Он проснулся, но боль продолжала пульсировать в нем.
Некоторое время он лежал неподвижно. И в непроглядной темноте он увидел слово «рак», ярко-красное и пылающее — как боль…
Перед лицом очевидной реальности он стал выдвигать мысленные аргументы, формулируя их в условном наклонении. «Если это так…» — предположил он, хотя уже знал, что это так. Что он должен сделать? Ведь болезнь влечет за собой операции, большие расходы, все возрастающую слабость…
К кому обратиться за советом? Кто смог бы помочь ему?..
Допустим, утром он возьмет билет в купальню, будто собрался искупаться, и отправится за илистую отмель. Он должен вести себя так, словно его внезапно настигла судорога…
Выдержать пять минут удушья, а затем покой — бесконечный покой!
— Нет, — сказал он в неожиданном порыве отваги, — я должен бороться с этим до конца.
Но его разум слишком отупел, чтобы строить планы, и физический страх овладел им. Ему нужно было найти где-нибудь врача, и даже эта маленькая задача привела его в ужас.
Затем ему следовало все рассказать миссис Хас…
Он еще немного полежал неподвижно, словно прислушиваясь к то нарастающей, то ослабевающей боли.
— О, если бы у меня был кто-то, способный мне помочь! — прошептал он, подавленный своим одиноким бедственным положением. — Если бы был хоть кто-то!
За многие годы он ни разу не заплакал, но теперь слезы полились из его глаз. Он повернулся, зарылся лицом в подушку и попытался увернуться веем телом от этой грызущей боли, как это сделал бы испуганный ребенок.
Ночь нависла над ним, как чье-то постороннее присутствие, которое не обещало ни ответа, ни помощи.
3
На углу, за дверью с бронзовой табличкой, гласившей «Доктор Илайхью Баррак», мистер Хас обнаружил строгого компетентного молодого врача, который, потеряв ногу на войне, вернулся к своей практике в Сандеринг-он-Си. Механическим протезом он, казалось, пользовался легко и непринужденно. Выглядел он одновременно скромным и находчивым; его неблагоприятный диагноз был тем более убедителен, что являлся предполагаемым и условным. Он знал настоящего специалиста для данного случая; ему доводилось встречать на сандерингских дюнах такого хирурга, как сам сэр Алфеус Менго, часто приезжавший сюда поиграть в гольф. Достаточно легко можно было устроить так, чтобы он осмотрел мистера Хаса в маленьком консультационном кабинете доктора Баррака, и, если понадобится операция, она может быть проведена с минимумом затрат на квартире мистера Хаса без дополнительных расходов на проезд и тому подобное.
— Разумеется, конечно, — сказал мистер Хас, ясно представляя себе протестующую реакцию миссис Крумм на такое предложение.
Сэр Алфеус Менго прибыл в субботу и тайно обследовал больного. Операцию он решил провести в следующий уик-энд. Мистеру Хасу предстояло самому объявить эту новость своей жене и сделать все необходимые приготовления в комнатах, которые он снимал у миссис Крумм.
Теперь он сидел, прислушиваясь к шагам жены наверху, в спальне, и к приглушенной возне, означавшей кульминацию действий миссис Крумм по приготовлению дневной трапезы. Он слышал, как она прокричала снизу, спрашивая, готов ли мистер Хас к тому, чтобы она подавала на стол. Его охватила паника, как школьника, не выучившего урок. Он спешно попытался сформулировать какие-то вступительные фразы, но ничего не приходило ему в голову, кроме слов, выражающих раздражение и жалобу. Гнетущая дневная жара смешивалась в его ощущениях с болью. От кухонных запахов его тошнило. Он не чувствовал в себе сил сидеть за столом и делать вид, что ест пищу — пережаренный бекон и подгорелый картофель.
В коридоре послышалось звяканье тарелок. Пинком отворив дверь, миссис Крумм водрузила на стол стряпню, выражая всем своим видом нечто среднее между обороной и вызовом. «А чего еще, — казалось, намекала она, — вы ожидали за четыре с половиной гинеи в неделю в самый разгар сезона от Женщины, которая должна получать шесть!»
— Ваш обед здесь, — крикнула наверх миссис Крумм отточенно пренебрежительным тоном, приглашая миссис Хас, и затем удалилась по своим делам на кухню, хлопнув за собой дверью.
В комнате снова воцарилась тишина, и мистер Хас услышал шаги своей жены, проходящей через ванную и спускающейся по лестнице.
Миссис Хас была темноволоса, несколько несобранна, приятной наружности, сорока семи лет от роду, со сдержанными манерами женщины, привыкшей обороняться от скрытых обвинений. Она приподняла крышку над блюдом с овощами.
— Мне кажется, пахнет горелым, — сказала она. — Эта женщина просто невозможна.
Она остановилась рядом со своим креслом, молча глядя на мужа.
Он неохотно поднялся и переместился к своему месту за столом. Обычно мясо разрезала миссис Хас, и теперь она собралась положить ему кусок.
— Нет, — сказал он с отвращением, — я не могу есть. Я не могу.
Она положила столовую ложку и вилку, которые только что взяла, и посмотрела на него с мрачным неодобрением.
— Это все, что мы можем здесь иметь, — сказала она.
Он покачал головой:
— Не в этом дело.
— Я не знаю, чего ты еще ожидаешь, чтобы я достала здесь для тебя, — пожаловалась она, — торговцы не знают нас, и им все равно.
— Не в этом дело. Я болен.
— Это от жары.