приступить к осуществлению плана, но тут меня осенила другая мысль. Что этот недоумок сейчас сказал? О Скарлетт Йоханссон? Что-то про «завтрак в постель», про «красотку». Не знаю, как Бабетта относилась к подобным залихватским мужским комментариям, но Клэр всегда вставала на дыбы, когда мужчины принимались обсуждать «аппетитные попочки» или «грандиозные сиськи». Я не заметил ее реакции на Сержево упоминание о завтраке, потому как в тот момент смотрел на него самого, но это было и не важно.

У меня складывалось впечатление, что в последнее время он начинает утрачивать связь с реальностью, ведь он со всей серьезностью полагал, что Скарлетт Йоханссон загорится желанием приготовить ему завтрак. Подозреваю, что он смотрит на женщин примерно так же, как на еду, ежедневную горячую еду. Я наблюдал это и раньше. «Я голодный», — говорил Серж всякий раз, когда хотел есть. Он говорил это и тогда, когда мы гуляли на природе, вдали от цивилизации, или когда мчались по автостраде. «Ясно, — отвечал я тогда. — Но в данный момент еды у нас нет». «Но я же голодный, — настаивал Серж. — Мне надо поесть сию же минуту».

Было что-то печальное в этой тупой решимости, заставляющей его забывать обо всем на свете и нацеленной на одно — утолить голод. В подобные минуты он напоминал животное, наткнувшееся на препятствие, — какую-нибудь безмозглую птицу, упорно пытающуюся вылететь в закрытое окно.

Когда мы наконец отыскивали закусочную, еды ему всегда было мало. Он ел так, словно заправлялся бензином: быстро и энергично прожевывая булочку с сыром или миндальное пирожное, чтобы горючее как можно быстрее достигло желудка, ведь без горючего далеко не уедешь. Длинные трапезы вошли в его жизнь гораздо позже, так же как и увлечение винами, — когда на него вдруг снизошло озарение, что он принадлежит к высшей касте общества; но скорость и энергичность остались прежними — он всегда первым опустошал свою тарелку.

Я бы отдал целое состояние, чтобы хоть одним глазком взглянуть, что творится в их с Бабеттой спальне; однако другая часть моего существа, как раз наоборот, изо всех сил противится столь бредовому желанию и готово выложить не меньшее состояние, чтобы этого избежать.

«Я хочу секса», — наверняка заявляет Серж. А Бабетта жалуется в ответ, что у нее болит голова, что у нее месячные или что сегодня вечером она вообще неспособна думать об этом, о его теле, его руках и ногах, о его запахе. «Но я хочу секса сейчас». Предполагаю, что мой брат занимается сексом подобно тому, как поглощает пищу, что он входит в женщину так же, как засовывает в рот котлету, чтобы на время утолить голод.

— Значит, ты в основном таращился на грудь Скарлетт Йоханссон? — спросил я гораздо грубее, чем собирался. — Или под «шедевром» ты имел в виду что-то иное?

Воцарилась пронзительная тишина. Такого рода тишину услышишь только в ресторанах: когда внезапно обостряется осознание, что вокруг люди, и вдруг отчетливо слышится шелест салфеток и стук вилок за остальными тридцатью столиками, то есть одна-две секунды затишья — и фоновое сопровождение выходит на первый план.

Тишину прервал смех Бабетты; я бросил взгляд на свою растерявшуюся жену, а потом на Сержа: он тоже попытался рассмеяться, но явно неискренне, вдобавок он все еще сидел с набитым ртом.

— Не строй из себя святошу, Паул! — сказал он. — Ну, признай, что она потрясающая цыпа, ты же не слепой!

Я знал, что выражение «потрясающая цыпа» определенно не понравится Клэр. Сама она всегда говорила «красивый мужчина» и никогда «классный мужик». К месту и не к месту употребляемое женщинами в адрес мужчин модное выраженьице «аппетитная задница» слегка ее напрягало. «Это как если бы женщины вдруг все скопом начали курить трубку и плевать на пол», — как-то заметила она.

В глубине души Серж всегда оставался деревенщиной, тем же невоспитанным подростком, которого выгоняли из-за стола за отрыжку и газы.

— Скарлетт Йоханссон весьма привлекательная женщина, — сказал я. — Просто мне показалось, что ее внешность ты счел главным достоинством фильма. Поправь меня, если я неправ.

— Ну, по-моему, этот, как его, англичанин, тренер по теннису, который не в силах был выбросить ее из головы, совсем с катушек съехал. Он даже вынужден был ее убить, чтобы не упустить своего.

— Ну вот! — воскликнула Бабетта. — Зачем ты рассказал, они же еще не смотрели!

И снова тишина. Бабетта перевела взгляд с Клэр на меня.

— Фу, черт, совсем забыла. Вы же как раз видели этот фильм!

11

Теперь мы смеялись все вчетвером — момент разрядки. Слишком расслабляться, однако, не стоило, следовало сохранять бдительность. Дело в том, что Серж Ломан сам был обладателем «аппетитной задницы», и данный факт частенько акцентировался противоположным полом. Он прекрасно знал, что пользуется успехом у женщин, и в этом не было ничего предосудительного; он был фотогеничен, отличался приятной, но опять-таки деревенской наружностью, слишком уж простоватой, вырубленной как бы из одного чурбака, — но есть ведь женщины, которым по вкусу грубая мебель, стол или стул, сколоченные из «аутентичных материалов» — досок от старого хлева в Северной Испании или Пьемонте.

Раньше подружки Сержа уже через несколько месяцев сбегали от него: было в нем что-то постное и прямолинейное, и им быстро надоедала его «смазливая мордашка». Только Бабетта выдержала рядом с ним дольше других, восемнадцать лет, что само по себе можно считать чудом: вот уже восемнадцать лет подряд они ссорятся, поскольку совершенно не подходят друг другу. Впрочем, на каждом шагу встречаются пары, для которых нескончаемые трения и являются движущей силой брака, когда каждый скандал предвещает момент примирения в постели.

И все же порой я не мог отделаться от мысли, что Бабетта просто подписалась на союз с успешным политиком, потому что ей было жаль выкинуть из жизни потраченные на него годы; так ты не откладываешь в сторону дрянную книгу, прочитав ее лишь до половины, но помимо воли домучиваешь до конца в надежде на удачную развязку.

У них было двое своих детей: Рик, ровесник Мишела, и Валери, слегка аутичная девочка тринадцати лет, красивая почти призрачной красотой русалки. И еще был Бо, точный возраст которого установить не удалось — по всей видимости, где-то между четырнадцатью и семнадцатью годами. Бо происходил из Буркина-Фасо и оказался в семье Сержа и Бабетты благодаря одной из программ помощи развивающимся странам. Согласно правилам, ты помогал детям школьного возраста из стран третьего мира, оплачивая их учебники и предметы первой необходимости, а потом «усыновлял» их: сначала на расстоянии, посылая им письма, фотографии и открытки, а потом по-настоящему, вживую. Отобранные дети находились какое-то время в голландских семьях, и если все шло хорошо, то им разрешали остаться. Вот такая покупка в рассрочку.