Цыган с громкими криками скакал вокруг доставшейся ему лошади и телеги. Но вскоре он поспешил к куче оружия и напялил на себя всякую негодную ржавую дрянь, которой пренебрегли солдаты. Он по-турецки подпоясался платком и так утыкал себя разными ножами да кинжалами, что стал похож на колючего ежа.
Тут же валялся и сплетенный из морского тростника старый турецкий щит. Цыган нацепил его себе на руку. К босым пяткам прикрепил две большущие ржавые шпоры, а на голову нахлобучил шлем. Однако у него хватило ума оставить под шлемом и шляпу. Затем он схватил с земли длинную пику и, ступая осторожно, будто по сырым яйцам, торжественным шагом подошел к Юмурджаку.
— Ну, Умрижаба, — обратился он к турку, размахивая у него под носом пикой, — как живется тебе, бибас[12] турок?
Все покатились со смеху, но Добо прикрикнул на цыгана:
— Эй, ты! Перестань нос задирать! Ты из каких краев?
Цыган вдруг заискивающе поклонился.
— Целую ваши руки-ноги, я отовсюду, где только музыка слышна.
— А ружья чинить умеешь?
— Как же, ваша милость благородный витязь. Самое скверное ружье починю так, что лучше нового станет.
— Так вот что: загляни на днях в Сигетвар, в усадьбу Балинта Терека. Там ты заживешь на славу.
Худенькая цыганка пристала к Добо, чтобы он разрешил ей погадать.
— Жена моя нагадает так, что ни в одном слове не ошибется, — сказал цыган. — Она и нынче утром предсказала, что нас освободят.
Женщины подтвердили, что правда — цыганка это предсказала.
— Предсказала, — согласился и Гашпар, — да только не поверили ей.
— В том-то и беда, что ей никогда не верят. — Цыган размахивал руками. — Вот видишь, бибас, теперь-то ты поверил!
Цыганка подсела к костру, сгребла весь жар и бросила в него крохотные черные зерна.
— Datura Stramonium[13], — сказал поп с презрением.
С тлеющих углей поднялся синий столб дыма. Цыганка присела на камень и подставила лицо клубам дыма.
Витязи и бывшие невольники с любопытством обступили ее.
— Руку… — сказала вдруг цыганка.
Добо протянул ей руку.
— Что ж, поглядим, как ты гадаешь.
Цыганка подняла голову и, обратив к небу закатившиеся глаза, заговорила дрожащими устами:
— Вижу красных и черных птиц… Летят птицы друг за дружкой… Десять… пятнадцать… семнадцать… восемнадцать…
— Это мои годы, — улыбнулся Добо.
— Да! — обрадованно подтвердил цыган.
— С восемнадцатой птицей дева-ангел летит. Спустится к тебе. Останется с тобой. Дева-ангел кладет тебе платок на лоб. Зовут ее Шара.
— Стало быть, мою будущую жену зовут Шарой. Куда это годится! Я старым холостяком буду, когда найду эту деву Шару.
— Это, может, и раньше сбудется, ваша милость благородный витязь, — утешал цыган.
Гадалка продолжала:
— Девятнадцатая птица — красная. Несет она с собой темную тучу грозовую. На земле венгерской рухнут три могучих столпа.
— Буда? Темешвар? Фейервар? — задумчиво спросил Добо.
— Да, да, ваша милость благородный…
— Уже зашатался и четвертый столп, но ты поддержишь его, хотя тебе и на руки и на голову ливнем льется пламя.
— Солнок? Эгер?
— Эгер, Эгер, ваша милость благородный господин витязь.
— Двадцатая птица — золотая, вся сияет солнечными лучами. На голове у ней корона. Один алмаз из короны падает тебе на колени.
— Это к добру.
— Очень и очень даже к добру, ваша милость благородный…
— И снова летят друг за дружкой черные и красные птицы. А потом тьма… Я ничего больше не вижу. Слышу звон цепей… Твой вздох…
Она затрепетала и выпустила руку Добо.
— Стало быть, я помру в тюрьме? — спросил Добо, содрогнувшись.
— Что за глупости ты гадаешь! — накинулся на нее цыган. — Ни единому слову ее не верьте, ваша милость благородный господин витязь.
— Чепуха! — махнул рукой и священник.
Цыганка схватила руку Герге. Снова подставила лицо клубам дыма, помолчала, затем устремила глаза в небо.
— Всю свою жизнь ты пройдешь с голубкой — белой голубкой с розовыми крыльями. Но пламя, пламя окружает тебя. Из рук твоих катятся огненные колеса. А голубка потом остается одна и ищет тебя до самой смерти.
На мгновение цыганка замолкла. Лицо ее перекосилось от ужаса. Она отпустила руку мальчика и, поднимая руки к небесам, пробормотала:
— Две звезды взлетают в небо: одна из темницы, другая с берега моря… Сиянье их вечно…
И в страхе она закрыла глаза руками.
— Ерунда! — махнул рукой Добо. — Облейте водой эту женщину.
— Облить водой безумную! — завопил цыган. — Такие глупости предрекаешь своим благодетелям!
Он сам схватил ведро и окатил водой гадалку.
Все вокруг засмеялись. Добо взял Герге за руку и поклонился невольникам.
— Ваша милость благородный господин витязь! Что ж нам делать с этим грабителем, разбойником, убийцей? — крикнул цыган вслед Добо, указав на турка.
— Повесьте его! — небрежно ответил Добо.
И, посадив Герге в седло, он вскочил на коня.
11
— Ну, собака турок, — гаркнул Гашпар Кочиш, — теперь твой черед!
— Веревку! — закричал возница Андраш. — Вон они, путы, лежат.
— Сдохнешь! — завыл цыган, неистово вращая глазами.
— Ты мне ноги калечил железом! — гневно крикнул Гашпар.
— Ты убил моего отца! — завопила одна женщина.
— Ты корову нашу угнал, дом разорил!..
И вокруг турка забушевал вихрь, замелькали яростные лица и сжатые кулаки. Невольники в гневе метались и толкали янычара под старый бук.
Большеголовый крестьянин, побывавший уже в рабстве, преградил им дорогу саблей.
— Да вы что? Хотите сразу его прикончить? Нет! Сперва подгребем ему под ноги раскаленные угли.
— Жару ему под ноги! — закричали все. — Заживо сожжем проклятого!
Женщины тут же бросились ломать сухие ветки и разжигать под деревом костер.
— Люди! — заговорил священник. — Если вы займетесь сейчас повешением, могут снова нагрянуть какие-нибудь бродячие турки, и всех нас опять уведут в рабство.
Ярость сразу остыла, невольники тревожно озирались по сторонам.
Священник оперся на турецкое копье с костяной рукоятью и продолжал:
— Вы знаете, как он пытал меня. Так у кого же из вас больше прав, чем у меня, расправиться с этим диким зверем?
Никто не ответил. Почти все они видели, как привязывали священника к лавке и, поливая его кипятком, выпытывали, куда он спрятал сокровища своей церкви.
— Поезжайте вместе с витязями, — продолжал священник. — Пока можно будет, оставайтесь под их защитой, а потом разъезжайтесь в разные стороны, выбирайте безлюдные дороги. Сохрани вас господь и приведи всех до дому! — И он простер руки для благословения.
Люди бросились разжигать костер, затем вскочили друг за дружкой на доставшиеся им телеги.
— Но!.. С богом!
Цыган тоже прыгнул на свою телегу и, обернувшись к цыганке, сказал:
— Бешке, за мной!
Гашпар связал свою телегу с телегой Маргит. Они уселись рядышком.
— А вы уж хорошенько помучайте его! — крикнул Гашпар священнику.
— Огня не пожалейте! — подхватил кто-то из женщин.
И одна за другой телеги тронулись.
Последним уехал тот невольник, которого турки произвели в повара.
— Ах ты, магомет вареный, телячья башка, я все равно не уеду, пока не отплачу тебе за пощечину! — сказал он.
И тут же претворил свои слова в дело.
Священник остался с турком наедине.
12
Герге казалось, будто ему снится сон. Он ехал рысью рядом с Добо на своей быстрой турецкой лошадке и размышлял о том, как далась ему такая нежданная слава.
Мальчик смотрел