Как только я касался головой подушки, я ее представлял. Ее танец был феноменальным. Ни одна девушка не может так танцевать. Движения плавные, нежные. Они меня будоражили. Я, конечно, себя не видел, когда засыпал, но лицо у меня, даю гарантию, по-идиотски сияло. Я закрываю глаза, и передо мной возникает моя незнакомка. Имени я ей не дал, да и к чему? Мне это было не нужно. Как и лицезреть ее лицо. Моя фантазия не смогла этого выдумать, и я видел только ее образ. Танцующий, незабываемый образ. Пусть сегодня она кружится, а ветер раздувает ее волосы. Я с мечтательным выдохом обнял крепче полено. Я спал долго и крепко.
⁂Мне понадобилось приблизительно полгода, чтобы пообещать себе, что сегодня я обязательно зайду в его комнату. Сегодня я точно на это решусь. Когда я набирался смелости и, выдыхая от собственной слабости, там появлялся, глядел на вещи, на то, как он жил, мое сердце разбивалось на сотню частиц, и я выбегал. Но в тот день я был твердо настроен.
Дверь слезливо скрипнула. Я зашел в комнату, наполнил легкие спертым кислородом, почувствовал, как летающая пыль вперемешку с плесенью осела на моей коже. Я поднял жалюзи, и в комнату ворвались лучики солнца, освободившиеся от оков черных трехдневных туч, нависавших над домом. На письменном столе возле окна стояла пожелтевшая кружка, внутри был черный засохший налет. Ржавая ложка ударилась о стенки, когда я с усилием оторвал ее от стола.
Рядом возвышалась кипа пожелтевших старых газет. Я развернул одну из них, чтобы посмотреть дату.
12 МАЯ 1987 ГОД
Заголовок гласил:
СЕГОДНЯ В ГОРОДСКОМ МУЗЕЕ ИМ. РЫХАЛКОГО ПРОИЗОШЛА КРАЖА ЦЕННЫХ КАРТИН. НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ МИЛИЦИЯ УЛИК НЕ ОБНАРУЖИЛА. ПОХИТИТЕЛИ СКРЫЛИСЬ.
Я подошел к шкафу и с усилием распахнул скрипучие дверцы, тошнотворный запах застоявшейся плесени тут же ударил по носу. Его одежда висела на плечиках, словно это были тонкие трупы, а сверху на полке мертво валялись шапки, будто чьи-то отрубленные головы (в этот вечер я пересмотрел много ужастиков). Я стал перебирать его вещи и некоторые из них прикладывал на себя.
Каким же ты был, отец?
Я знал, что рано или поздно мне предстоит перебрать его вещи. Но что я должен был с ними сделать? Выкинуть? Отправить на чердак? Кажется, именно так все делали. В моей душе правили обида, разочарование и злость. Да, я на отца страшно злился, но не хотел отправлять его на чердак.
Вытащив все его вещи, я аккуратной стопкой сложил их в коробку. Кроме белой рубашки и серых брюк, которые я положил на кровать рядом с женским платьем, также найденным в старом шкафу. Я положил вещи так, будто они были надеты на людей, а края рукавов держались за руки. Возможно, так выглядели мои родители, думал я. Мои папа и мама, которых я никогда не видел.
Сквозь разводы из пыли и паутины я смотрел на свое отражение в зеркальных дверцах шкафа. Я увидел в нем несчастного мальчишку с разбитой душой, окутанного страхами и невезением. Я свалился на пол, облокотился на стену, обжигавшую холодом, словно я прислонился к айсбергу, и заплакал. Я оплакивал смерть тети Агаты, смерть матери, о которой ничего не знал, и теперь мне приходилось оплакивать и отца. Я задыхался от жалости к самому себе и от обиды на жизнь, которая была ко мне несправедлива. Но больше всего я винил отца за то, что он меня бросил. Он мог жить со мной в городе, где меня воспитывала его старшая сестра, или же я мог приехать к нему в эту чужую страну и жить с ним в его холодном и старом доме. Но он предпочел другую жизнь. Ту, в которой мне не было места.
Я возил пальцем по полу, смотря, как грязь на треснутом паркете складывается от моих движений в кружки. И вдруг я заметил под кроватью небольшую коробку, похожую на те, куда обычно складывают обувь. Встав на четвереньки, я к ней потянулся, а потом выдвинул. Ее покрывал слой черной пыли. Я открыл крышку.
На дне утопала тетрадь в плотном кожаном переплете. Под ней я нашел расплющенный от времени снимок. На нем был я. Я перевернул фотографию.
БОГДАН, 8 ЛЕТ.
Я узнал почерк тети Агаты. Она вырисовывала букву «Б» так, что закорючка от шляпки тянулась через все слово.
– Интересовался моей жизнью, отец?
Пренебрежительно я кинул снимок обратно. Еще в коробке я нашел ключ. На нем была гравировка. Скорей не профессиональная, которую делают ювелиры, а самопальная надпись ножом.
СОБСТВЕННОСТЬ Г
Я отправил ключ в карман, схватил тетрадь и присел на кровать, чтобы внимательно изучить все, что отец мог в ней написать. А вдруг там было послание для меня лично? Мое лицо щипало от слез, и я протер его рукавом, стерев последние капли моей слабости. Заинтригованный, затаив дыхание, я открыл переплет.
Глава 2. Отрицание
Я захлопнул дневник. Встал с кровати, кинул его на стол и вышел из комнаты.
– Дурдом, – прошипел я.
И еще очень долгое время я там не появлялся.
Тогда я для себя решил: отец спятил. И это многое бы объяснило. Кое-какое время я уговаривал себя, что он нарисовал все эти невероятные картинки для какого-нибудь, скажем, фильма или книги, но выбитая надпись на кожаном переплете «Дневник Эдгара Фарловски» меня дезориентировала.
Я и представить не мог, что когда-нибудь все эти существа из его дневника для меня оживут. Я не мог даже подумать, что когда-нибудь я одного из них полюблю.
⁂Время шло. Найденный ключ с гравировкой «Собственность Г» я повесил себе на шею, уверенный в том, что теперь имею на это право. Эта была единственная частица, которая мне напоминала о нем. О нем и о его сумасшествии. Помешательстве, безумии, одурении. Я не был уверен, о чем именно.
Но 28 сентября 2012 года я кое-что обнаружил. И это кое-что стало моим новым этапом в жизни.
Досмотрев вечерние новости, которые вещали на сербском, окутанный дурманом дешевого вина, я поднимался на второй этаж дома, чтобы лечь в своей комнате спать. Я проходил мимо кабинета отца, дверь которого никогда не закрывал, и вдруг что-то увидел. Какое-то мерцание вдалеке у стены. Мне пришлось остановиться. В глубине темной комнаты величественно располагался мощный письменный стол, сделанный из красного дуба. Задвинутое в него кресло качнулось, оставив за собой продолжительный скрип.
– Кто здесь? – испуганно проговорил я, но никто не ответил.
Когда