– Она сейчас где?

– На экспертизе, – ответил Андрюша. – Эксперт, выезжавший на место, сказал, что это кровь, только не мог определить…

– Куриная, – перебила женщина. – Можете не тратить время на экспертизу.

Она не понимала, что экспертиза обязательна и на слово ей никто не поверит. Алла тем временем рассказала, что вчера ездила к фермеру, у которого обычно закупает свежие продукты, в частности кур. Рудик попросил набрать банку куриной крови.

– Не черного петуха? – уточнила я.

– Нет. Куриной. Рудик сказал, что будет достаточно куриной полить. Я не спорила. Бессмысленно.

– А… – открыли мы рты одновременно с Андрюшей.

– Чтобы его папаша из могилы не встал. Не спрашивайте, почему Рудик так решил. Не знаю и знать не хочу. Я пыталась отговорить – в смысле, чтобы ночью на кладбище не таскался. Не смогла. Полил бы днем, если так хотелось. Сейчас же ноябрь, людей на кладбище нет. Да даже если бы и были? Могила его отца, законов, запрещающих куриной кровью могилы поливать, насколько я знаю, нет. Или вы его все равно за осквернение привлекли? Где он сидит?

Андрюша пояснил, что уже не сидит, а лежит. Алла схватилась за горло. Ни Андрюша, ни я не стали показывать фотографии с места смерти ее мужа, но спросили, кто такой Константин Валерьевич Серегин, с которым они друг друга закололи.

– Племянник дедов. Сын сестры. Поэтому фамилия другая. Двоюродные братья они с Рудиком. Всегда друг друга терпеть не могли. Но чтобы убить…

Андрюша спросил про ботинки, фотографию показал. Алла понятия не имела, чьи это ботинки. Рудик никаких ботинок с собой не брал.

Вопрос, зачем их брал Константин, никто из нас не задал. По словам Аллы, Константин Валерьевич был разведен, в последнее время жил с мамой. В последний раз она видела его вчера на «дедовых» похоронах.

Николай Рудольфович Миллер умер естественной смертью – обширный инфаркт. Умер в больнице. Понятно, почему ни до кого из нас информация не дошла.

У деда Миллера были две законные жены и одна гражданская. От первой – два сына. Она до сих пор жива, это Аллина свекровь, и Алла видела ее вчера утром. Второй ее сын, брат Рудика, уже несколько лет живет в Америке с женой и двумя детьми и на похороны не прилетал. В Россию возвращаться не собирается. Он – программист, прекрасно устроился, и вообще у них там все хорошо. На недвижимое имущество явно не претендует, возьмет деньгами. Вторая дедова жена умерла довольно молодой, от нее тоже остался сын, и Николай Рудольфович сам его растил. Больше он официально не женился, но сошелся с женщиной, художницей, немного не от мира сего. Они познакомились в процессе работы. Эта женщина родила дочь, тоже немного не от мира сего. Младшая дочь Миллера – ветеринар, и, вместо того чтобы деньги зарабатывать (а она врач от Бога), она работает в каком-то собачьем приюте. Николай Рудольфович им помогал материально, потому что обе к жизни не очень приспособлены, и просил всех родственников о них позаботиться, когда его не будет.

Андрей спросил, чем Миллер владел, кроме антикварных магазинов. Он, конечно, это без труда выяснит, но пусть родственница сама расскажет. Ведь теперь вместо сына Николая Рудольфовича будет наследовать его внук, сын Аллы и Рудольфа.

Алла сказала, что есть роскошная четырехкомнатная квартира в старом фонде, в которой Миллер и проживал вместе с сыном от второго брака. У них приходящая домработница. Потом есть дача, то есть загородный дом площадью метров сто пятьдесят. Туда ездят все члены семьи. Пара автомобилей, хотя, возможно, один зарегистрирован на сына от второй жены. Банковские счета, но Алла не представляла, сколько на них денег, даже примерно. Завещание наверняка есть, но она опять же не представляла, кому и сколько оставлено.

– Николай Рудольфович был богатым человеком? – спросила я.

– С точки зрения обывателя – да. Но ни в какие списки Forbes он никогда не входил. Жил скромно. Скромно одевался, скромно питался. Он был фанатиком своего дела – он трясся над вещами, которые по-настоящему любил. То есть я хочу сказать, что он любил вещи, а не людей. У него было много таких же знакомых, с которыми он часами разговаривал. Сын, который с ним жил, эту страсть унаследовал. Хорошо во всем этом разбирается. Я считаю, что у Николая Рудольфовича все вложено в вещи. Не все, конечно, – тут же поправилась она, – но многое. Лавки, скорее всего, отойдут Шурику. В любом случае он там будет управляющим. Он ими и занимался вместе с отцом. То есть скорее дед наш занимался вещами, а Шурик финансами, общением со всякими инстанциями. У него это лучше получалось, чем у деда.

Андрюша спросил про отношения с другими родственниками.

– У деда? Я же вам уже сказала, что он вещи любил, а не людей. Хотя детям всегда помогал, сына от второй жены сам вырастил… Но скорее как преемника – дело-то надо кому-то передавать. С моим Рудиком они друг друга не понимали. Мы почти не общались с дедом. Да со всеми мало общались. Больше всего с младшим братом Рудика, пока он не уехал, да и сейчас по скайпу где-то раз в неделю. И со свекровью еще.

– А что за конфликт был с Серегиным?

– Да не было какого-то конкретного конфликта. Они ровесники и как-то с детства не ладили. То есть девушку никто ни у кого не уводил, ничего не отнимал. Просто не ладили.

– Но ваш муж решил полить могилу отца куриной кровью, чтобы отец не встал из могилы, – вернулся к теме Андрюша. – Давайте поговорим не про эффективность метода, а про, так сказать, подоплеку. Почему ваш муж вообще решил, что его отец может встать из могилы?

– Николай Рудольфович грозился встать, если его не там похоронят.

– Что значит «не там»?

– Он хотел со второй женой, с матерью Шурика. Но моя свекровь воспротивилась. И Саломея воспротивилась. Они раньше вообще не общались, а тут выступили единым фронтом.

Саломеей, как выяснилось, звали художницу, последнюю любовь Николая Рудольфовича и мать его младшей дочери Лили.

– Почему они были против? – спросила я.

– Ну они же тоже его жены. Почему со второй, пусть она и умерла раньше? У Миллеров склеп есть семейный. Дед в девяностые годы долго бегал, оформлял документы. Там его предки похоронены, аж с позапрошлого века. И не разграбили, не разрушили склеп. Конечно, подремонтировать пришлось, но захоронения целы. И когда вторая жена умерла, он туда ее подхоронил. Как свою жену.