— Давай по-быстрому, — рыкнул директор Могильный и большущий шумовки Смирнов-Громыхалов на цыпочках пробежал к письменному столу, где уже сидел с кислым лицом Вицин-Дантесов. — Так вот на чём я остановился? Ах, да! Вы посмотрите, что пишут в прессе эти негодяи-критики про наш спектакль!

— Много чести, — пискнул Дантесов и в этот момент шумовик Громыхалов перелил содержимое бутылки в заварочный чайничек.

— Подумать только, им уже и Пушкин не угодил! — снова прорычал Могильный. — Как мы ответим на критику, товарищ Дантесов⁈

— Мы, товарищ Могильный, никому не позволим хоронить Пушкина! — «промяукал» актёр Вицин. — Я вам пишу — чего же боле? Что я могу ещё сказать? Что я могу сказать? Безобразие! — Вицин-Дантесов схватил газетку и забросил её куда-то в угол. — Впереди Пушкинские дни. Между прочим, ещё никто не чешется.

— А мы уже почесались, хы-хы, — хихикнул Смирнов-Громыхалов, разлив из заварника алкоголь по чайным кружкам.

— Давайте за первый акт! — скомандовал Могильный и вся комичная троица, не чокаясь, выпила содержимое кружек.

Однако посидеть спокойно директору, режиссёру и шумовику не позволила стремительно ворвавшаяся в кабинет барыня-молодка из спектакля, 60-летняя актриса Богданова-Чеснокова с шикарным длинным носом.

— Я буду жаловаться в местком! — взвизгнула она.

— Что такое? — вздрогнул директор Могильный.

— Пока вы здесь распиваете чаи, — заверещала барыня, — ваш гримёр Кроликов опять опаздывает на премьеру. А у меня такой сложный грим.

— Какой же это чай? — мяукнул Вицин.

— Отличный чаёк, хы-хы, — хохотнул Смирнов.

— Ну, Зайчиков, я тебе сегодня покажу систему Станиславского! — протрубил Филиппов, погрозив в камеру кулаком. — Я тебе устрою Немировича, я тебя лично познакомлю с товарищем Данченко. Ну, Зайчик, погоди!

Доиграв эпизод, актёры по привычке застыли в своих финальных позах в ожидании команды режиссёра: «стоп, снято», однако вместо этого с микрофоном в руке перед телевизионщиками вышел Леонид Быков и сказал:

— Примерно так и делается кино. Сначала идёт репетиция, потом съёмка, а затем отснятый эпизод вычеркивается из сценарного плана. Спасибо за внимание. Я надеюсь, для сюжета этого достаточно?

— Ещё! — хором грянули работники ленинградского телевидения.

* * *

Второй эпизод для назойливых товарищей с телевидения мы показали лишь спустя двадцать минут. Во-первых, нужно было перейти из одной локации в другую, переместится из фойе за кулисы театра. А во-вторых, в этой сцене участвовал сам Леонид Фёдорович и он должен был хоть чуть-чуть подучить текст, спокойно сделать ту работу, которую ему не давали телевизионщики. Смотреть на то, как будет играть сам главный режиссёр, сбежались все актёры первого и второго плана.

Леонид Быков уже привычно сказал несколько вступительных слов, объяснил, что сейчас он играет нерешительного влюблённого гримёра Зайчика и пытается объясниться в любви перед актрисой Наташей, которая в данный момент играет в пьесе про графа Нулина няню барыни-молодки. Она только что вышла со сцены и сняла с себя старческий грим.

— В роли актрисы Наташи молодая начинающая артистка из Москвы Нонна Новосядлова, — в заключение сказал Быков и кивнул головой Нонне-Наташе, которая тоже кивнув головой, медленно, подражая старой женщине, с залитой софитами сцены перешла за чёрную кулису.

— Наташа, я давно вам хотел кое-что сказать… — замялся главный режиссёр, мгновенно перевоплотившись из командира всей съёмочной группы в нерешительного Зайчика.

— Что Зайчик? — округлила свои огромные глазищи Нонна-Наташа, сняв парик с седыми волосами.

— На улице сейчас такие погоды замечательные стоят, воробьи поют… — снова заблеял Быков-Зайчик.

— Какие воробьи? — хихикнула девушка.

— То есть голуби, орлы и куропатки… — Зайчик замах ладонями, слово маленькими крылышками.

— Знаю, знаю, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, — нараспев произнесла Нонна часть монолога из чеховской «Чайки». — Так что вы мне давно хотели сказать?

— Я хотел вам кое в чём признаться и о многом сказать, — Быков-Зайчик, несколько раз смахнул пот со лба, но тут между ними появился шумовик дядя Лёша Смирнов и сказал:

— Правильно. Я сам давно хотел о многом сказать. Так дальше играть нельзя. — Шумовик Смирнов-Громыхало постучал себя кулаком в грудь. — В обороне проходной двор, в атаке — мазилы, на воротах — дыра. Помяните моё слово — вылетит «Зенит» в низшую лигу, что тогда запоём?

— Мы едем, едем, едем в далёкие края? Хи-хи, — весело захихикала Нонна-Наташа.

— Точно. Мы для них всё! — Смирнов-Громыхало ещё раз стукнул себя кулаком в грудь. ­– А они хоть бы хны. Я так этого не оставлю.

— Всё? — раздражённо спросил шумовика Быков-Зайчик.

— Всё! — кивнул дядя Лёша Смирнов.

— Молодец, — Зайчик пожал руку шумовику и снова обратился к Наташе, — так вот Наташа…

— Кроликов, срочно зайдите в мой персональный кабинет! — прогудел директор Филиппов-Могильный.

И судя по нетвёрдой походке артиста Сергея Филиппова, он уже успел где-то немного остограмиться, пока мы отвлекались на настырную телевизионную группу.

— Ав! Ав! Ауууу! Ав! Ав! Ав! — залаял шумовик дядя Лёша Смирнов, зафиналив эту небольшую сценку.

Эпизод был сыгран настолько замечательно, что вся съёмочная группа моментально громко зааплодировала, и поэтому телевизионщики вновь дружно рявкнули слово: «ещё!».

— Ну, хватит! — не выдержав, гаркнул я. — У вас свой план, у нас свой. И наши планы больше не пересекаются! Могу показать, короткий путь на свежий воздух.

— А мы не спешим, — упёрлась корреспондентка в больших круглых очках. — Нам может быть, самим интересно.

— Спокойно, Феллини, — выступил вперёд Леонид Фёдорович. — Но предупреждаю, что показываем последнюю сцену. Нам и правда, нужно спокойно поработать.

* * *

Третий на сегодня репетиционный эпизод с первого раза не пошёл. Актёр Роман Сергеевич Филиппов, младший однофамилиц нашего многоуважаемого Сергея Николаевича Филиппова, исполняющий роль известного артиста Николы Датского, постоянно ржал видя, как перед ним кривит лицо и выпячивает вперёд толстые губы дядя Лёша Смирнов. В этой сцене Филиппов младший должен был прочитать небольшое стихотворение про Гаврилу, а Смирнов должен был пустить трогательную слезу. Но вместо слёз гоготала вся публика, собравшаяся на первом этаже театра напротив гардероба. Кстати, в пьесе про графа Нулина герой Романа Филиппова играл мужа-охотника молодой и вечно скучающей барыни. И вдруг на помощь пришёл директор кинокомедии дядя Йося Шурухт:

— Если так дело пойдёт и дальше, то про банкет по случаю запуска нашего фильма можете смело забыть!

— Всё! — пробасил здоровенный под 193 см ростом Роман Филиппов. — Я в образе! Я — Никола Датский, сцена обычной закулисной жизни нашего театра, и хватит меня смешить!

Затем он решительно выдохнул, взлохматил чёрные густые волосы и