На проигрывателе закончилась «Королева красоты» и после короткой паузы разлилась по кабинету красивая мелодия следующей медленной композиции. Народ по обоюдному согласию стал разбиваться на танцующие парочки. Елена Борисовна также попыталась меня вытащить на медлячок, но я подбежал к проигрывателю и безжалостно приподнял головку звукоснимателя.
— Уууу, — разом завозмущались танцующие люди.
— Товарищи дорогие, прошу всего тридцать секунд тишины! — крикнул я. — У меня важный разговор с Москвой.
— Ноннке своей собрался звонить, — хмыкнула ассистентка Любочка.
Я же, не теряя ни единого мгновения, действительно набрал номер коммунальной квартиры, где проживала Нонна Новосядлова. В этот момент часть гостей сабантуя деликатно вышло покурить в коридор, но остались и те, кому интересно было послушать чужой любовный разговор. А актёр Евгений Леонов вообще подошёл почти вплотную.
— Алло, — раздался знакомый голос из Москвы.
— Привет с берегов Невы! — захохотал я.
— От нас тоже передай привет, — подсказал Леонов. — Скажи, что нам понравилось ваше кино.
— Евгений Палыч, ну? — возмутился я и спросил Нонну, — как идут репетиции к отчётному спектаклю?
— Плохо, — захныкала на том конце провода актриса. — Роль не получается.
— Роль не получается, плачет, — объявил я всем гостям, которые притихли, словно по радио передавали важное правительственное сообщение.
— Скажи, чтоб глубже погружалась в образ, — подсказал Леонов. — Дай я сам скажу. — Евгений Палыч вырвал трубку и заголосил на весь кабинет, — копай глубже, девочка! Подумай о том, кто твои папа, мама, бабушки, дедушки. Вспомни детство золотое!
— Деревянные игрушки, прибитые к полу, — подсказал я.
— Игрушки к полу! — выкрикнул в трубку Леонов и все кто был в кабинете, дружно захохотали.
И в этот момент трубку перехватил я:
— Нонна, никого не слушай! Вы же Тургенева ставите? Значит, тебе и играть-то ничего не надо, будь сама собой, обычной тургеневской девушкой! А если тебе кто-то из зависти что-то нашептал, наплюй и забудь! Поняла?
— Поняла, — всхлипнула московская актриса. — Ты в субботу на спектакль приедешь?
— Считай, что я уже приехал! — крикнул я, потому что связь была отвратительная. — На счёт три целуем трубку!
— И от нас её тоже поцелуй, — подсказал Евгений Леонов, из-за чего я отвлёкся и на том конце провода раньше времени послышались короткие гудки.
— Евгений Палыч, ну как же так? — я развёл руки в стороны.
— Молодец, уважаю, — буркнул он и загорланил на весь кабинет, — давайте танцевать! Эх, хорошо-то как братцы! Королева кра-со-тыыы!
* * *
Примерно в половину двенадцатого после танцев и песен под гитару гости стали медленно расходиться по домам и гостиницам. Кого-то лично я сам усадил в такси, так к алкоголю даже не притронулся и был сейчас в прекрасной физической форме, в отличие от некоторых. Но нашлись и те товарищи, которые из-за врождённого упрямства решил добираться до гостиницы, находящейся на Адмиралтейском острове, на метро или вообще на своих двоих. Ведь на улице было светло как днём, да и температура держалась в районе 20 градусов Цельсия.
— Решено! — заявил будущий Винни-Пух советского союза, — идём в «Асторию» пешком! Прямо через Неву.
— Гулять — так гулять! — поддержали его последние гости моего импровизированного праздника: Людмила Гурченко, Елена Добронравова и Станислав Чекан.
Кстати Чекан прихватил на студии дежурную гитару и теперь, перекинув ремешок инструмента через плечо, громко горланил «Гоп со смыком» на весь Кировский проспект, которому после перестройки вернут прежнее название — Каменноостровский. Я, конечно, попытался как-то урезонить, разгулявшихся артистов, сказал им, что народ хочет спать, завтра трудовая пятница.
— Спокойно, Феллини, мы тоже хотим спать, у нас тоже завтра пятница, — хохотнул Леонов и вторым голосом заорал «Гоп со смыком»:
Сколько бы я, братцы, не сидел,
Не было минуты, чтоб не пел, — хулиганистым актёрам принялись подпевать Гурчено и Добронравова:
Заложу я руки в брюки и пою романс со скуки,
Что же, братцы, делать, столько дел⁈
— Что же, братцы, с вами делать? — всплеснул я руками. — Можно же петь как-то душевней что ли, потише? Что вы орёте как бригада пьяных грузчиков?
— А мы и есть пьяные грузчики! — захохотала Людмила Гурченко. — Если я неправедно живу — попаду я к черту на Луну…
— Признаюсь тебе как родному, — шепнул Евгений Леонов, — пообещай, что снимешь нас всех в своём новом кине, тогда и перестанем хулиганить.
— Станислав Юлианович, дай-ка мне бандуру, — проворчал я и отнял гитару практически силой у актёра, который несколько лет назад играл Поддубного. — Песня режиссёрская, печально-завиральная, — объявил я в наступившей тишине и заорал как ненормальный, тренькая на трёх блатных аккордах:
Режиссёр, как на параде,
Не жалеет голоса,
Весь к утру в губной помаде,
Даже ниже пояса!
— Если Госкино выдаст моей короткометражке прокатное удостоверение, — немного отдышавшись, сказал я, — то я торжественно обещаю, что всех вас сниму в следующем своём кине! Только не надо больше петь про гоп со смыком, умоляю.
— Да уж, — протянула Людмила Гурченко, — сдать кино в прокат дорогого стоит. Три года назад я снялась в «Человеке ниоткуда». Когда его смотрели своей компанией, так же смеялись как сегодня на студии. А в результате фильм до сих пор на полке валяется. И Эльдар Александрович Рязанов чуть инфаркт не получил.
— Нужно было дать кому следует, и не было б проблем, — буркнула Елена Добронравова.
— Ты, мать, на что намекаешь? — округлила глаза Гурченко.
— На взятку она намекает, на взятку, — вступился за коллегу Станислав Чекан.
— Это всё ерунда, — похлопал меня по плечу Леонов, — Феллини у нас счастливчик. Я это первый почувствовал. Ха-ха. Всё будет тип-топ! Ха-ха. Вот увидите.
Глава 3
В субботу 20-го июня я и директор «Ленфильма» Илья Киселёв прибыли в бывший московский особняк нефтяного магната Лианозова в Малый Гнездниковский переулок. Именно здесь теперь располагалось всесильное Госкино, и здесь подчас решалась судьба каждой кинокартины снятой в СССР. Но такое положение дел было не всегда. До 1961 года кинематографисты непосредственно подчинялись Министерству культуры. Однако двум отважным режиссёрам Ивану Пырьеву и Михаилу Рому удалось какими-то невероятным способом вырваться из цепких лап Екатерины Фурцевой и создать свою независимую организацию — Союз кинематографистов.
Но недолго мучился киношник в высоковольтных проводах. В 1962 году фильм Марлена Хуциева «Застава Ильича» объявили идеологически вредным и кинематографическую вольницу прихлопнули одним мощным приказом от 1963 года, в котором говорилось, что с этого дня советским кино управлять будут исключительно чиновники. И хоть Госкино формально осталось независимым от Минкульта,