Девушка №5

Шесть недель спустя

У Мишель Саммерс заняло пятнадцать долгих и необыкновенно однообразных лет, чтобы осознать это, но сегодня вечером, когда она стояла и дрожала в темноте под прогнившими досками старой-престарой автобусной остановки, пока дождь отбивал ритмичное и ровное стаккато по крыше над ее головой, она, наконец, смирилась с простым и грустным фактом: она ненавидела свою мать. Ненавидела ее… ненавидела… не-на-ви-де-ла… тупую толстую корову.

Что ее мать и говорила ей в эти дни, так то, что началось со слов «ты была такой». «Ты была такой милой…», «ты была такой веселой…», «ты была такой милой малышкой…», подразумевая под этим, конечно же, что девушка больше не была такой. У Мишель Саммерс была невысокая самооценка и без ее матери, постоянно напоминающей ей, что она больше не хорошая, милая, веселая.

Мишель смотрела, как потоки воды стекают по внутренним стенам остановки и собираются в лужицы на исхоженном, сером бетонном полу. Расширяющаяся лужа заставила Мишель отойти от дальнего угла автобусной остановки на пронизывающий ветер, гуляющий по деревянному укрытию. По мнению Мишель, она жила в убогой деревне посреди ничего в заднице северо-востока Англии, и тут до любого места приходилось добираться на автобусе, даже до дома. Мишель клялась себе, что как только будет достаточно взрослой, она покинет Грейт Мидлтон навсегда, потому что здесь не было абсолютно ничего хорошего. Все знали друг друга, родители одного ― родителей других, и все совали свой нос в чужие дела. В Грейт Мидлтоне ничего нельзя было скрыть.

Мишель пришла на остановку как раз вовремя, чтобы увидеть, как предпоследний ночной автобус прерывисто ползет вверх по холму впереди нее, выдыхая черный дым из выхлопной трубы, переваливаясь через пик, будто маленький паровозик. Сейчас она была рада, что уступила матери, когда та настаивала, чтобы девушка надела пальто, хоть оно и закрывало крутой топ, который был на ней сегодня ночью, и подкачанное тело. Большое спасибо. Даже этому мать завидовала.

― Эх, хотела бы я иметь такой плоский живот, как у тебя, наша Ракушка, ― говорила она, ― и такой маленький пупок. Он как жемчужина!

Дэнни определенно заметил перемену в девушке за последний год, грязный извращенец. Мишель ненавидела своего отчима почти так же сильно, как и свою мать, и не могла терпеть то, как они оба называли ее «Ракушка», будто она была чем-то выброшенным на берег. Немного удачи, и ее отчим уедет к этому времени из дома на фуре. Он все чаще последние дни работал по ночам.

«Чтобы обогнать пробку», ― говорил он, но она задумывалась, может мужчина так же, как и Мишель, не выносил оставаться в их доме. Ее мать, вероятно, уже уснула на диване. Теплый джин и оранжевые таблетки от сердца лежали на столе рядом с ней. Он будет наполовину выпит, а ее мать полупьяна, и Мишель сможет тихо пробраться вверх по лестнице в свою комнату.

Было совсем не хорошо признавать, что ты ненавидишь свою мать. Мишель знала это. Ей бы полагалось любить ее, ходить с ней на шоппинг, делиться шутками, рассказывать о парнях и тому подобном, покупать шоколад на День Матери ― такого рода вещи. Она знала девушек, у которых были такие отношения с матерями.

― Моя мать довольно клевая, ― говорили они. ― Она рассказывает о сексе и обо всем таком, собирается давать мне на противозачаточные, когда я подрасту.

Но Мишель не собиралась говорить со своей матерью о сексе, не в этой жизни. Ее единственное высказывание по этой теме, когда ее дочь впервые стала встречаться с Дарреном «Дазом» Талли на регулярной основе, было чем-то вроде «не забудь, Ракушка, ничего ниже талии».

Она, в общем-то, и не хотела идти со своей матерью за покупками. Толстая корова, вероятно, захочет купить только шоколад, чипсы или джин. Женщина абсолютно запустила себя. Она задавалась вопросом, что Дэнни вообще в ней находит. Ну, правда, они все еще этим занимаются? Им обоим же было за сорок. Может их это не заботило. Вероятно, тебе уже все равно, когда наступает столько лет.

Это бы объясняло, почему Дэнни был таким извращенцем; он всегда болтался рядом с ванной с этой тупой улыбочкой на лице. Первый такой случай произошел немногим позднее ее пятнадцатилетия, и она вышла из ванной только в одном полотенце, обернутом вокруг нее. Он был тут как тут, стоял на лестничной площадке, будто только что взошел по лестнице, но она знала, что это было не так.

― Упс, ― сказал он, будто все это было одним большим совпадением.

Его глаза выдавали его с головой; они горели как у ребенка, проснувшегося рождественским утром, и мужчина, определенно, смерил ее взглядом, словно парень в молодежном клубе; он пропутешествовал взглядом сверху вниз; прошелся по ее лицу, груди, а затем бедрам. Мишель затошнило. Она бросилась мимо него в свою комнату, игнорируя его «Спокойной ночи, любимица», прежде чем сильно захлопнуть дверь позади себя. Мужчины были свиньями, все без исключения. Это она уже выучила.

Теперь девушка не решалась пойти в ванную, если не была полностью одета в пижаму и банный халат от шеи до лодыжек. Это уже не так бросалось в глаза сейчас, когда в доме было не теплее, чем в морге. Отопление было еще одной вещью, которую они не могли себе позволить.

Она рассказала Сюзи все о Дэнни.

― Он, вероятно, думает о